Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона
Он, которого когда-то императоры и короли просили о милости, о коронах и государствах, он теперь обращался почти с мольбой к маленькому князьку, чтобы получить весть о жене и ребенке. И этот герцог не оказался даже великодушным врагом. И он также оставил без ответа письмо бывшего французского императора. Ему мало было дела до того, как невыразимо тосковало отцовское сердце Наполеона в разлуке с сыном. Не один из приближенных одинокого изгнанника на Эльбе видал не раз, как он плакал перед портретом белокурого мальчика.
Мало-помалу Наполеон покорился своей судьбе. Может быть, в глубине души он уже мечтал о свидании во Франции. Если бы он опять, как прежде, сел на французский трон, если бы у него опять была в руках вся власть, то тогда, о, тогда, наверное, Мария-Луиза снова пришла бы к нему, чтобы принять для римского короля, для его единственного сына трон, вновь завоеванный ему его отцом! О, как ошибался Наполеон! Мария-Луиза не пришла и тогда. Она осталась глуха к его призыву, когда он 27 марта 1815 года писал ей: «Я снова господин над всей Францией!.. Я жду тебя здесь в апреле вместе с нашим сыном!». Да, и этот последний отчаянный призыв покинутого остался неуслышанным. Мадам Дюшатель, графиня Валевская, мадам Пеллапра и многие другие, которые когда-то были близки Наполеону, все они пришли, чтобы доказать вернувшемуся прежнему другу и возлюбленному свою привязанность и верность. И только одна, мать его сына, была далеко. Когда во время одной увеселительной поездки она узнала о возвращении своего мужа от генерала Нейперга, которого она дарила всеми своими милостями, она тотчас же встала под защиту союзников и тем самым уничтожила последнюю надежду Наполеона вновь увидеть своего сына. Она уже не была больше французской императрицей. В июне 1815 года этот титул был изменен на титул великой герцогини Пармы, Пьяченцы и Гуасталлы, и она взяла на себя обязательство никогда больше не писать ни строчки Наполеону, а также оставить своего сына в Вене. Она на все согласилась. Итак, император снова был одинок. Снова он остался без наследника престола, без продолжателя его династии! Этот сын, так долго и страстно желанный, он уже не был больше его сыном. Вскоре снова у него был отнят и трон, и великому императору французов осталась только голая, дикая скала, о которую с ревом разбивались волны безграничного океана.
Но на этом печальном утесе изгнанник сохранил верное и неизменное воспоминание о женщине, которая так легко и скоро забыла его, и о своем сыне, который, тоже будучи пленником в Шенбрунне, усердно занимался судьбой своего отца. Как во время своей супружеской жизни с Марией-Луизой Наполеон всегда был с ней ласков, нежен и предупредителен, так и теперь его чувства к ней выражались в его словах. Ни одного слова горечи, ненависти или презрения к этой женщине никогда не сорвалось с его губ. Он все простил ей и был уверен, что она до гроба сохранит ему верность. Несчастный, он не знал, что Мария-Луиза уже давно вступила в морганатический брак с генералом Нейпергом и родила ему уже несколько детей. Как раз когда она снова была в счастливом ожидании материнства, Наполеон незадолго до своей смерти, весной в 1821 году, говорил еще генералу Бертрану в момент, когда его болезнь причиняла ему невыносимые муки: «Будьте уверены, что если императрица не делает никаких попыток к тому, чтобы облегчить мои страдания, то это только потому, что она окружена шпионами, не допускающими, чтобы она что-нибудь узнала о том, как я страдаю; ведь Мария-Луиза – сама добродетель». Но Мария-Луиза знала обо всем. Она знала, как Наполеон томился на острове Св. Елены, знала, какая ужасная, мучительная болезнь привела его к последнему концу, потому что, когда она узнала о смерти своего бывшего супруга, она писала своей приятельнице г-же де-Гренвиль, урожденной де-Путе: «Я сознаюсь, что меня это известие очень поразило. Хотя я никогда не испытывала какого-либо очень глубокого чувства к нему, однако я не могу забыть, что он отец моего сына и что вопреки мнению света он отнюдь не обращался дурно со мной, а, наоборот, был со мной всегда в высшей степени деликатен». И еще несколько времени спустя она писала этой же особе: «Смерть, которая сглаживает все дурное, причиняет всегда боль, а особенно если подумать, какие ужасные муки он (Наполеон) должен был вынести за последние годы своей жизни».
Последнее, что завещал Наполеон этой женщине, было его сердце, которое ей должны были послать сохраненным в спирте после его смерти. Увы! – он не знал, что его «добрая Луиза» давно уже забыла его сердце ради другого! [45]
Глава XVIII Замечательные женщины при дворе Наполеона. Лаура Жюно, герцогиня Абрантесская
Одной из самых хорошеньких и одаренных умственными способностями женщин при дворе первого консула и императора была супруга генерала Жюно. Кроме того, она была одной из тех немногих женщин, которые могли широким взором окинуть жизнь Бонапарта, потому что она знала его с самого своего детства. Она была свидетельницей его борьбы за свое существование, когда он без денег и без связей стучался во все двери в Париже, когда он, в изношенном мундире и нечищенных сапогах, неряшливый и неопрятный по внешности, был озабочен мыслью только о том, чтобы улучшить положение своей семьи и самому пробиться на дорогу. На ее глазах он поднимался со ступени на ступень к тому величию и блеску, от которого и на нее упало несколько лучей, когда она в качестве супруги губернатора представительствовала в столице Франции. И это еще не все: человек, который когда-то обедал в доме ее матери, потому что ему не на что было пообедать в гостинице, сделал ее герцогиней Абрантесской. Может быть, она мечтала даже и о королевстве. Ведь она сама была родом из княжеской семьи, потому что она была дочерью Панории Пермон, той самой, которой двадцатишестилетний Наполеон в своем стремлении к семейному очагу предлагал свою руку и сердце, но был отвергнут.
Уже давно семья Пермон, в особенности мать, была в дружеских отношениях с семьей Бонапарт. Они, как и Бонапарты, были тоже корсиканцы. Панория, однако, происходила из греческого императорского дома Компенов, которые в семнадцатом столетии вместе с несколькими приверженцами укрылись на Корсике. Позднее Панория переселилась в Монпелье вместе со своим мужем г-ном де-Пермоном, который благодаря удачным спекуляциям в Америке из маленького коммерсанта превратился в богатейшего поставщика армии. Там они вели весьма гостеприимный, почти расточительный образ жизни. В их доме нашел радушный прием больной отец Наполеона, когда в 1785 году во время путешествия во Францию жестокая болезнь подкосила его и вскоре свела в могилу.
