Нонна Мордюкова - Казачка
— Бери документы — и в правление.
— Якие документы? У меня нема. Паспорт у колхози.
— Метрики, свидетельство…
Он ушел, а она быстренько сполоснулась, причесалась в момент — и уже на табуретке перед ним в правлении. Тут же и председатель, и парторг.
— Юбка черная есть?
— Есть.
— А кофточка белая?
— Есть, батько, прошвой вышитая.
— Шаль хорошая есть?
— Трошки потертая.
— Жинка моя принесет хорошую.
— Благодарствую.
— Завтра верхи (верхом) двинемся. Коня смирного дам тебе — и в район.
Дурка струхнула от незнания ситуации, но сработало «как все, так и я».
Так мы и жили: не дослушав как следует задания, кидались выполнять.
Приехали в Москву. Целый день они потели в одном из залов Кремля, зажатые охраной… Колхозы все шли и шли… Выкликали области, районы, деревни, станицы… Наконец наши услышали: «“Мировой Октябрь” Кущевского района». Как на подбор, казаки и казачки пошли по ковровой дорожке. Аплодисменты. Красиво прошли, будто пританцовывая. Взгляды устремлены на лесенку, по которой будут подниматься. Стали подходить к сцене. Калинин улыбается, ждет, держа грамоту в руке. Поздоровался за ручку со всеми. Его улыбка была мятая и усталая, а наших распирал восторг. Дурка не просто подала руку Калинину, а и встряхнула ее как следует. В зале негромкий смешок.
— Идите назад, — шипели незнакомые люди. — Возвращайтесь…
Ну, наши с достоинством пошли к лесенке, чтоб спуститься со сцены.
И тут произошел исторический казус, о котором долго потом вспоминали в селе. Дурка подождала, пока все спустятся, и твердой походкой вернулась к центру сцены, минуя Калинина. Все изумленно замерли. А она подняла правую руку и крикнула:
— Товарищи делегаты! От имени нашего колхоза про-си-мо нас обложить хоть каким-нибудь налогом!
Тут она низко поклонилась с особым казачьим шиком: выставила ладонь и дотронулась ею до пола. Выпрямилась, поаплодировала залу и гордо пошла к лестнице. Раздалось несколько неуверенных хлопков. Никто не знал, как реагировать на эту незапланированную выходку. А Дурку окружили «вежливые», взяли под руки и проводили в комнату, где молча пили чай с баранками растерянные станичники.
— Дурка ты, дурка, — ласково оценил Еремей ее поступок.
Так и стала она с тех пор не Шуркой, а Дуркой — уж очень подходило это имя к ее безотказному до дури характеру.
Много лет подряд эту байку про поездку в Москву у нас пересказывали, присочиняли, но из истории своего села не выбросили.
Найдется ли сейчас такой человек, как Дурка, чтоб бежать выполнять наказ, не дослушав, не поняв его содержания?
Часть VI
Сцена — лекарь и друг
Спасибо зрителям
Телефон сегодня раскричался не на шутку. Бывают дни спокойные, а бывают и, наоборот, такие, что, когда стелешь на ночь постель, с надеждой думаешь, что, может, завтра потише будет.
— Нонна! Ты хорошо меня слышишь? — Это Зея, моя подружка из Тбилиси. — Здравствуй, это я.
— Здравствуй, Зеечка, дорогая!
— Завтра подойди к шестому вагону. Я послала сулугуни, зелени, винца и пышек.
— Ну зачем? Мы живем нормально. Приспособились. И какая может быть зимою зелень?
— Что?
— Приспособились, говорю. А вы как там? Говорят, у вас с продуктами плохо.
— Да, но мы тоже перестроились, то есть приспособились, и вообще, не твое это дело.
Она бросила трубку, а может быть, разъединили. Ох, грузины! Что за люди!
Вспомнилось, как выступала я у них во Дворце культуры. Зал плотно набит зрителями. Концерт идет академически-торжественно. И вдруг объявляют меня. Я выхожу и чуть не сбиваюсь с намеченного пути к микрофону. Весь зал встал — стулья затрещали, как грома обвал, — зааплодировал. Это получилось быстро и неожиданно. Я стояла в растерянности, сдерживая слезы. Ведь грузин, я приметила, так просто со стула не встанет. Только если перед стариком, перед отцом, матерью. А здесь стояли все — и пожилые, и совсем молодые. Еле-еле остановила зал. Такая теплота шла от зрителей, такой восторг! Это значит, что вожди будут разделять Россию и Грузию, а мы, простые люди, никогда не смиримся с отчуждением, всегда будем родными друг другу.
Потом пошли, положили цветы на могилу Бори Андроникашвили — сына Пильняка. Его сынок Сандрик — точный портрет отца.
— Я не Сандрик, я уже Сандро!
Действительно, ведь он уже закончил киноинститут в Тбилиси. Красивый и по-особенному, по-грузински, добрый.
Не успела погрустить о Грузии и грузинах, как снова звонок телефона.
— Нонночка Викторовна! Здравствуйте! Это Иветта Федоровна.
— Здравствуйте, Иветта!
— Только не отказывайтесь, умоляю!
— Что такое? — бурчу недовольно.
Конечно, мы попали впросак с этой перестройкой. Были какие-то деньги — вырвали из рук, облапошили без спросу. Приходится подрабатывать. Несмотря ни на что — ведь давление мое уже не всегда бывает «на месте», как прежде. Я и сверстники мои стали зависеть от разных атмосферных явлений, магнитных бурь… Бывает и так, что валидол под язык — и на сцену. Смотришь, раздухарилась, разогрелась и будто здорова — отпустило. Чувствуешь себя семнадцатилетней. Скорей, скорей домой! Там таблетку коринфара — и в койку, чтоб эта нахлынувшая молодость не обернулась чем-то совсем уж плохим. Сколько раз бывало и так — наутро после подобного омоложения совсем скверно себя чувствуешь. «Последний раз, последний раз, — говорю себе, — больше не поеду, хоть убейте!»
— Вы меня слышите?
— Слышу, слышу! Что там?
— Тут такое! Соревнования!
— Соревнования? А я-то при чем? Соревнования… — Ох, не на ком зло сорвать! Не хочу ничего. — Да я у вас уже была.
— Ой, ой, Нонночка Викторовна, общественность города и слышать не хочет о другой кандидатуре.
— А что надо?
— Как обычно, творческий вечер.
— Для кого?
— Для всех. Молодежь съехалась со всего Советского Союза, то есть — Эс-Эн-Ге. Со всех республик до одной…
— Мне только спорта не хватает!
— Да все будет хорошо, все путем.
Обе замолчали, и она поняла, что я начинаю склоняться к согласию.
— У меня завтра поезд из Грузии, посылку послали, понимаете?
— Утром?
— Да.
— Отлично! Я пошлю нашего водителя в Москву, он переночует там, утром съездите на вокзал. Саша. Вы его знаете. Что ему семьдесят кэмэ!
— Да нет… Зачем так уж?.. Я сама утром съезжу на вокзал.
— Прекрасно. Он подрулит к вам в три. Начало в пять.
