Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
На наш концерт приехала Кирстен из Гамбурга, и я решил немного задержаться и поехал с ней в Гамбург. Там я встречался с руководителями молодежного центра «Lola» в Бергедорфе, и мы составили план молодежного обмена. Меня реально волновала проблема наркомании и возможные способы её решения. И мне было очень интересно пойти в центр помощи наркоманам, где им раздавали одноразовые шприцы. А меня это произвело сильнейшее впечатление. А потом мы пошли в колонию с трудотерапией. Но я не терплю никакого насилия и не приемлю такие методы, и хотя там уютно и чисто, всё равно остается ощущение, что ты попал в тюрьму. Больше всего мне понравилось кафе, где молодые люди, у которых образовался просвет, добровольно работают. На обратном пути в Берлин, когда я ехал с друзьями Кирстен на машине, началась метель, всю дорогу замело, и путь до Берлина у нас занял десять часов. У меня оставался один день на покупки, и мне удалось купить DAT магнитофон для клуба, который правда не захотел работать, и его два раза пришлось отправлять в Германию лечиться.
Чуть позже Кирстен пригласила меня в Дублин на конгресс «European Playwork Association», организации занимающейся проблемами молодежи в странах третьего мира. Нас поселили в старинном католическом колледже на окраине города, где все было пронизано покоем и вековыми традициями. Сам конгресс был скучным, и меня просто придушили разговорами, которые они растягивали на весь день. Но, назвался груздем… Вечерами я пытался вырваться в центр, чтобы побродить и проникнуться ирландским духом. А один раз мы с Кирстен сходили на «Bad Manners» (названия клуба я не помню). Я был удивлен, что на их концерт пришла толпа скинхедов. Эта группа необычайно веселая, они играли много старых песен, но в зале был некоторый стремак. Скинхеды были агрессивны, и пару раз возникала драка. Я был раздосадован, считая, что это чисто русское жлобство, но увидел откуда мои соотечественники почерпнули этот стиль развлечения. Временами у меня было ощущение, что я в родном клубе.
Нас возили на экскурсии по местам древних поселений друидов в местечко Glendaloh и на океан. Но я терпеть не могу экскурсии и коллективный способ путешествия, предпочитая остаться одному. Я подговорил Кирстен взобраться на ближайшую гору, что оказалось не так просто. Когда мы спохватились, что пора возвращаться, до вершины было ещё далеко, но было уже поздно идти тем же путем и нам пришлось спускаться напрямик, что оказалось весело только тогда, когда перепачканные мы уже оказались внизу, где в автобусе нас ждали наши коллеги. На прощальную вечеринку туда пришли настоящие travellers – кочевники, то есть люди, которые испокон веку живут на дороге. Они европейцы и считают себя настоящими кельтами, хотя живут как цыгане, но только в коттеджах на колесах. Это их выбор, они не могут жить в городах и вести оседлый образ жизни. Также пришли музыканты с волынками и устроили танцы. Потом все сели в кружок, и представители всех стран должны были что-нибудь спеть. Я пришёл в ужас, я был единственным русским и мне нужно было что-нибудь спеть a capella. Но у меня не было выбора, я встал и бодро спел народную песню про «Двух трактористов». Таких оваций я в жизни не слышал. А один кельт меня очень зауважал, он выпил виски и начал клясться в любви.
На следующий год через общество «А–Я», по линии Форума Лидеров Бизнеса Под Эгидой Принца Уэлльского меня направили на стажировку в Великобританию. За день до отъезда я узнал о смерти Дюшиной жены Гали Самсоновой-Роговицкой, но к сожалению, не смог оказаться рядом с Дюшей в день похорон. Я прослушал курс лекций в тихой деревушке Тремадог в Северном Уэлльсе. Всё было по тому же сценарию, мы сутками слушали лекции о том, как общественные организации могут привлекать капитал для развития своей деятельности. По вечерам местный поэт Чарльз Лоури читал нам стихи. А на прощальной вечеринке, на которую был приглашен арфист, я уже знал, что мне опять придется петь про трактористов. С принцем Чарльзом я не познакомился, но зато оттуда по профилю моей деятельности меня направили в Манчестер. В проводники мне определили Джона Робба, гитариста из местной панк-группы «Membranes». Мне уготовили встречи с продюсером Тони Уилсоном из «Factory Records», и каждый вечер мне были обеспечены билеты в музыкальные клубы. Я был счастлив, я надеялся пойти в «Хасиенду» и услышать хотя бы одну группу классической манчестерской волны. Но с прискорбием обнаружил, что волна прокатила, и все клубы перепрофилировались на ди-джеев. Оказывается это во всех отношениях выгодно. Одному ди-джею надо заплатить в три раза меньше, чем трем группам, а народу придет в пять раза больше. В той же «Хасиенде» была Jungle Party, что было чрезвычайно любопытно, абсолютно современно, но несколько не то, что я предполагал увидеть. В один день меня пригласили на заседание местного Pub & Club Watch, совета, который объединяет владельцев всех клубов и пабов, которые собираются раз в месяц решать какие-то общие проблемы. Они все говорили с диким шотландским акцентом, и я ничего не понял. Ко всему прочему, в повестке дня было зачитано, что на этом заседании присутствует наблюдатель от Принца Уэлльского. Ничего более бредового я представить себе не мог. Я не понимал, почему я там оказался, они не понимали какого хрена мне там надо, и вообще наблюдатель от принца должен выглядеть немного иначе. На обратном пути все участники форума встретились в городе Ковентри и нас отвезли на завод «Jaguar», где делают одноименные автомобили, чтобы на примере этого завода показать, как при определенном усердии можно заработать деньги. Это был особенно хороший пример для моей деятельности. Я привез проспекты автомобилей и хотел их подарить Файнштейну, да так и забыл.
Незадолго до этого Ник Хоббс предложил мне устроить концерт Питера Хэммилла. Мы с Ником уже давно сотрудничали, но это касалось приезда групп клубного уровня. Перед этим ко мне приехал мой давний знакомый Боря Евзиков, который предложил мне взяться за организацию гастролей больших западных артистов. Мы с ним поехали на концерт группы «Laibah» в Москву, встретились с Ником Хоббсом, который их привез, и поговорили о том, что было бы неплохо такие группы привозить и в Петербург. Я знал, что это сопряжено с большим финансовым риском, но Боря уверил меня в том, что при грамотной организации дела можно, по крайней мере, не нести убытки и постепенно размотать это до соответствующего уровня. И так мы решили попробовать свои силы в шоу-бизнесе. Концерт должен был быть организован на самом высоком уровне. И мы должны были заплатить значительный гонорар. Так или иначе это невозможно было сделать вдвоём, и получалось, что мы это затеяли на базе клуба. Таким образом у нас образовался оргкомитет. Поскольку никто не имел опыта в ведении бизнеса, нужно было решать коллегиально. Мы остановили свой выбор на Балтийском Доме, сделали рекламу, но не нашли никаких спонсоров, кроме маленькой полиграфической конторы под странным названием «Сайгон», которая бесплатно сделала прекрасный плакат с красным муравьем и флайер, автором которого была Ия Тамарова. Пока было не ясно, как будет с продажей билетов, я решил подстраховаться и занял деньги, соответствующие размеру гонорара, чтобы по условиям договора заплатить Хэммиллу перед концертом. Мы встретились с Ником Хоббсом, когда я был в Лондоне. Он пригласил меня в гости к Дэвиду Томасу, менеджером которого он за это время стал, и мы подписали контракт. Дэвид посмеивался надо мной, уговаривая меня, вместо вовлечения в шоу-бизнес, играть на виолончели. Но у меня уже не было выбора. Когда я приехал, то узнал, что Боря поссорился с Леной и вышел из бизнеса. Я был приятно удивлен. Весь финансовый риск ложился на меня одного. Билеты продавались не очень хорошо и Лена предложила сделать растяжку между колоннами Балтийского дома. Мы взяли в театре гигантскую тряпку, купили краску и попросили Лёшу Михеева увеличить и нарисовать красивую картинку с муравьем на шахматной доске. Получилось ничего, но когда это панно повесили, начались дожди и это произведение потекло. Я приезжал в Балтийский Дом и мыл крыльцо, на которое натекли огромные черные лужи. Когда это панно высохло, то получилось нечто ужасное, муравей превратился в страшное чудовище, и это было похоже на коррозию каких-то страшных металлистов. И ко дню приезда самого Хэммилла мы поспешили его снять, дабы он не перепугался.
