Бенвенуто Челлини - Жизнь Бенвенуто Челлини
CXXI
Я пребывал тем временем с моими обычными молитвами и писал свой капитоло, и мне начали каждую ночь сниться самые веселые и самые приятные сны, какие только можно себе вообразить; и все время мне казалось, что я видимо вместе с тем, кого я невидимо услышал и слышал очень часто, у какового я не требовал никакой другой милости, как только просил его, и настойчиво, чтобы он свел меня куда-нибудь, откуда я бы мог увидеть солнце, говоря ему, что это единственное желание, которое у меня есть; и что если бы я, хотя бы только раз, мог его увидеть, то я бы затем умер довольным. Из всего того, что у меня было в этой тюрьме неприятного, все мне стало дружественным и любезным, и ничто меня не расстраивало. Однако эти приверженцы кастеллана, которые ожидали, что кастеллан меня повесит на том зубце, откуда я спустился, как он это говорил, увидев затем, что сказанный кастеллан принял другое решение, совершенно обратное тому, они, которые не могли этого вынести, все время учиняли мне какой-нибудь новый страх, через каковой я должен был возыметь боязнь лишиться жизни. Как я говорю, ко всему этому я так привык, что ничего уже не страшился и ничто меня уже не трогало. Только это желание, чтобы мне приснилось, что я вижу солнечный шар. Так что, продолжая мои великие молитвы, все обращенные с любовью к Христу, я постоянно говорил: «О истинный Сын божий, я молю тебя ради рождества твоего, ради твоей крестной смерти и ради славного твоего воскресения, чтобы ты меня удостоил, чтобы я увидел солнце, если не иначе, то хотя бы во сне; но если ты меня удостоишь, чтобы я его увидел этими моими смертными глазами, я тебе обещаю прийти посетить тебя у твоего святого гроба». Это решение и эти мои наибольшие мольбы к Богу, я их сотворил во второй день октября года тысяча пятьсот тридцать девятого. Когда настало затем следующее утро, каковое было в третий день сказанного октября, я проснулся на рассвете, до восхода солнца, приблизительно за час; и, приподнявшись с этого моего несчастного одра, я надел на себя кое-какую одежку, какая у меня была, потому что начало становиться свежо; и так, приподнявшись, я творил молитвы, еще более прилежные, чем когда-либо творил прежде; и в сказанных молитвах я с великими просьбами говорил Христу, чтобы он ниспослал мне хотя бы столько милости, чтобы я узнал, божественным внушением, за какой мой грех я несу столь великое наказание; и так как его божеское величество не пожелало удостоить меня лицезрения солнца, хотя бы во сне, то я просил его, ради всего его могущества и силы, чтобы он меня удостоил того, чтобы я знал, какова причина этого наказания.
CXXII
Сказав эти слова, этим невидимым, Словно как бы ветром, я был подхвачен и унесен прочь и был приведен в палату, где этот мой невидимый теперь уже видимо мне явился в человеческом образе, в виде юноши с первым пушком; с лицом изумительнейшим, прекрасным, но строгим, не веселым; и показал мне на эту палату, говоря мне: «Все эти люди, которых ты видишь, это все те, которые доселе родились и затем умерли». Поэтому я его спросил, по какой причине он привел меня сюда; каковой мне сказал: «Иди со мной, и ты скоро узнаешь». В руке у меня оказался кинжальчик, а на теле кольчуга; и вот он повел меня по этой великой палате, показывая мне всех этих, которые бесконечными тысячами, то в одну сторону, то в другую, проходили. Проведя меня дальше, он вышел передо мной через маленькую дверцу в какое-то место, вроде как бы в узкую улицу; и когда он повлек меня за собой в сказанную улицу, то при выходе из этой палаты я оказался безоружен и был в белой рубашке, а на голове у меня ничего не было, и я был по правую руку от сказанного моего спутника. Увидев себя таким образом, я удивился, потому что не узнавал этой улицы; и, подняв глаза, увидел, что солнечный свет ударяет в стену, как бы в фасад дома, у меня над головой. Тогда я сказал: «О друг мой, как мне сделать, чтобы я мог подняться настолько, чтобы мне увидеть самый солнечный шар?» Он указал мне на несколько ступеней, которые были тут же, по правую от меня руку, и сказал мне: «Ступай туда сам». Я, отойдя от него немного, стал подниматься, задом наперед, вверх по этим нескольким ступеням, и начинал мало-помалу открывать близость солнца. Я торопился подняться; и настолько взошел кверху этим сказанным образом, что открыл весь солнечный шар. И так как сила его лучей, по их обыкновению, заставила меня закрыть глаза, то, заметив свою ошибку, я открыл глаза и, глядя в упор на солнце, сказал: «О мое солнце, которого я так желал, я больше не хочу видеть ничего другого, хотя бы твои лучи меня ослепили». Так я стоял, вперив в него глаза; и когда я постоял немножко таким образом, я вдруг увидел, как вся эта сила этих великих лучей кинулась в левую сторону сказанного солнца; и так как солнце осталось чистым, без своих лучей, я с превеликим наслаждением на него смотрел; и мне казалось удивительным, что эти лучи исчезли таким образом. Я размышлял, что это за божественная милость, которая мне была в это утро от Бога, и говорил громко: «О дивное твое могущество, о славная твоя сила! Сколь большую милость ты мне творишь, чем то, чего я ожидал!» Мне казалось это солнце без своих лучей ни более ни менее как сосудом с чистейшим расплавленным золотом. Пока я созерцал это великое дело, я увидел, как посередине сказанного солнца что-то начало вздуваться и как росли эти очертания этого самого вздутия, и вдруг получился Христос на кресте из того же вещества, что и солнце; и он был такой красоты в своем всеблагостном виде, какой разум человеческий не мог бы вообразить и тысячной доли; и пока я это созерцал, я говорил громко: «Чудеса, чудеса! О боже, о милосердие твое, о могущество твое бесконечное, чего ты меня удостаиваешь в это утро!» И пока я созерцал и пока говорил эти слова, этот Христос подвигался в ту сторону, куда ушли его лучи, и посередине солнца снова что-то начало вздуваться, как уже было раньше; и когда вздутие выросло, оно вдруг превратилось в образ прекраснейшей Мадонны, которая как бы восседала очень высоко со сказанным Сыном на руках, с прелестнейшим видом, словно смеясь; с той и с другой стороны она была помещена посреди двух ангелов, прекрасных настолько, насколько воображение не досягает. И еще я видел на этом солнце, по правую руку, фигуру, одетую подобно священнослужителю; она стояла ко мне спиной, а лицо имела обращенным к этой Мадонне и к этому Христу. Все это я видел подлинным, ясным и живым, и беспрестанно благодарил славу божию превеликим голосом. Когда это удивительное дело пробыло у меня перед глазами немногим более восьмой часа, оно от меня ушло; и я был перенесен на этот мой одр. Тотчас же я начал сильно кричать, громким голосом говоря: «Могущество божие удостоило меня показать мне всю славу свою, каковой, быть может, никогда еще не видело ничье смертное око; так что поэтому я знаю, что буду свободен, и счастлив, и в милости у Бога; а вы, злодеи, злодеями останетесь, несчастными, и в немилости божьей. Знайте, что я совершенно уверен, что в День Всех Святых, каковой был тот, когда я явился на свет ровно в тысяча пятисотом году, в первый день ноября, в следующую ночь в четыре часа, в этот день, который настанет, вы будете принуждены вывести меня из этой мрачной темницы; и не сможете поступить иначе, потому что я это видел своими глазами и на этом престоле божьем. Этот священнослужитель, который был обращен к Богу и который стоял ко мне спиной, это был святой Петр, каковой предстательствовал за меня, стыдясь, что в его доме чинятся христианам такие тяжкие неправды. Так что скажите это кому хотите, что никто не имеет власти делать мне отныне зло; и скажите этому господину, который держит меня здесь, что если он даст мне или воску, или бумаги, и способ, чтобы я мог ему выразить эту славу божию, которая была мне явлена, я ему, наверное, сделаю ясным то, в чем, быть может, он сомневается».
