Александр Русов - Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце
Из пятнадцати обвиняемых, разделивших участь Богдана Кнунянца и дворянина Авксентьева, то есть сосланных на поселение за Полярный круг, десять человек было в возрасте от 23 до 27 лет, а самому старшему, надворному советнику Федору Флориановичу Шанявскому, исполнился 61 год.
Исчезнув с петербургского процесса, Семен Зенин двумя годами позже объявляется в Баку, куда из Тифлиса приезжает и бабушка в силу обстоятельств, изложенных ею в автобиографии.
«В те дни, — пишет бабушка, — большевики прямо и резко ставили вопрос об организации всенародного вооруженного восстания, тогда как меньшевики поддерживали Булыгинскую думу. В день объявления царского манифеста на одном из митингов в Тифлисе, кажется на Головинском проспекте, Ной Жордания и Исидор Рамишвили в один голос кричали о том, что абсолютизм пал и Россия стала конституционной монархией. Мы же бегали с митинга на митинг, из района в район, разъясняя лживый характер манифеста.
Пережив все ужасы 1905 года — Кровавое воскресепье, черносотенные погромы, шушинскую резню с ее пожарами, убийствами и грабежами, — я чувствовала себя порой совершенно сломленной и опустошенной. Герцен в „Былом и думах“ говорил: „Кто мог пережить, тот должен иметь силу помнить“. У меня не оказалось таких сил. Я старалась подавить память, не оглядываться назад, думать только о будущем, но ничего не могла поделать с собой.
По вечерам, завершив дела, я возвращалась в свою тихую комнату на Пушкинской улице над молочной Короны. Усталая, опускалась на кровать и долго сидела, не в силах пошевелиться. Вдруг начиналось какое-то движение наверху. Внутри все сжималось от леденящего страха. В темном углу копошились тени, на меня обрушивался потолок, стены раздвигались, возникал огонь, и вот уже горел весь угол комнаты. Пламя жадно схватывало портрет, написанный Тиграном к первомайской демонстрации, флаги, шушинский наш дом. Из этого огня ко мне тянулись руки изувеченных и обожженных. Они пытались душить меня. В комнате стоял душераздирающий вопль осиротевших детей, множество судорожно сжатых кулаков грозило мне, сыпались проклятья.
Я хотела кричать, звать на помощь, но голоса не было и не было сил. Видение исчезало. Я вздрагивала, просыпалась.
Я лежала на полу, одетая. Лампа горела на столе. Стояла глубокая ночь.
Утром я старалась забыть о ночных кошмарах. Бурные события дня вновь вовлекали меня в свой водоворот.
Тогда я всецело находилась под влиянием всего, что писал Ленин о вооруженном восстании. Душа жаждала подвига, жертв, необыкновенных действий, способных усмирить душевный мятеж. Занятия в рабочих кружках, переданных мне Миха, вся организационная работа казались чем-то второстепенным, явно недостаточным. На очереди было вооруженное восстание, и я полагала, что веб силы должны быть отданы теперь ему.
Однажды в воскресный день ко мне зашел Камо и пригласил отправиться с ним за город на занятия стрелкового кружка. Я с радостью согласилась. Сначала, помнится, мы шли по Коджорской дороге, потом свернули с нее и углубились в лес. Шли, весело болтая о пустяках. Я догадывалась, что Камо взял меня с собой лишь для того, чтобы не вызвать подозрений у полиции.
— Ну чем мы с тобой не жених с невестой? — радовался он как мальчишка. — Кто догадается, куда и зачем мы идем?
В условленном месте собралось человек восемь дружинников — все веселые, прекрасные ребята, грузины. Некоторые из них даже не знали русского языка.
Я стреляла вместе со всеми.
Стрелять я научилась еще в Шуше, когда два-три года назад летом мы с Тиграном уходили за несколько верст от города и стреляли в цель из маленького револьвера, купленного им за бесценок у какого-то семинариста. Потом училась стрелять в Петербурге как член одной из боевых дружин, организованной за Нарвской заставой.
Потребность с кем-то поговорить, посоветоваться, что делать дальше, оставалась неутоленной, ибо не было рядом человека, с которым могла бы поделиться своими переживаниями. Не с Камо же. Он казался для этого слишком молодым и легкомысленным.
Я продолжала находиться в таком неопределенном, как бы подвешенном состоянии, когда в Тифлисе появился Кирилл Грошев вместе с безукоризненно одетым человеком средних лет, назвавшимся Цейтлиным. Да, именно Кирилл познакомил меня с ним.
Я поинтересовалась, не имеет ли приехавший отношения к бакинским богачам Цейтлиным, чей дом находится на Большой Морской улице. Цейтлин оказался их родственником. Он объяснил, однако, что еще юношей по принципиальным соображениям порвал с семьей и уехал в Америку. Там он стал социалистом. Уже тридцатилетним человеком много ездил по Европе как член социал-демократической партии, познакомился с Лениным и вот теперь, после ряда встреч и переговоров с ним, приехал в Россию со специальными полномочиями.
После расспросов, где я живу, чем занимаюсь, он рассказал о том, ради чего приехал в Тифлис. Дело, предупредил он, сугубо конспиративное, и поэтому никто, даже руководящие работники Тифлисского и Союзного комитетов, не должны о нем знать.
— Ни один член партии не может действовать без ведома и согласования своих действий с руководством, — возразила я.
Он заметил на это, что бывают такие исключительные случаи, когда отдельным партийцам даются указания непосредственно из Центра через специально делегированных лиц. Обычно это бывает тогда, когда речь идет о чрезвычайных обстоятельствах. Такие обстоятельства настали. Россия накануне величайшей революции, какой еще не знал мир.
Слова незнакомца несказанно взволновали меня. Захотелось узнать подробнее, что имеет в виду этот вдруг неизвестно откуда взявшийся в моей жизни человек и почему он избрал именно меня для своих конспиративных переговоров.
Однако в тот день мне так и не удалось ничего узнать. Нужно было срочно ехать на вокзал с цветами, чтобы встретить приезжающего товарища, а затем устроить его на время у кого-нибудь из знакомых, пока ему не подыщут подходящее убежище. Поэтому мы попрощались с Цейтлиным, условившись завтра вечером снова встретиться у меня.
На следующий день Цейтлин рассказал, что он возглавляет диверсионную группу, в которой уже имеется необходимое число преданных делу мужчин. Нужно, чтобы в группу вошла хотя бы одна женщина. Поскольку в ближайшее время группе предстоит действовать на Кавказе, женщина должна быть из местных. Переговорив с товарищами, он остановил свой выбор на мне, как наиболее подходящей кандидатуре.
На вопрос о целях и задачах группы Цейтлин ответил, что им поручено заниматься захватом денег и оружия для нужд революции.
