Эвелин Левер - Мария-Антуанетта
Аплодисменты никоим образом не убедили ее. Как раз наоборот. Она думала только о том, как убедить короля покинуть Версаль и уехать ближе к границе. Однако даже самые отчаянные защитники монархии видели в этом поступке крайний шаг для монарха. План об отъезде обсуждался при дворе на заседании Совета 16 июля. Граф Прованский уверенно советовал брату остаться в Версале, тогда как граф д'Артуа умолял его уехать. Королева уже собрала свои бриллианты, сожгла все письма и полностью поддерживала графа д'Артуа. Маршал де Брольи, пораженный силой революционного движения, полностью потерял способность сражаться и управлять войсками. Король выслушал то, что представлялось ему голосом разума. Он решил остаться. Мария-Антуанетта ушла с Совета в слезах.
Должно быть, Людовик XVI впоследствии горько сожалел об этом решении. «Я знаю, что упустил момент, и это было 14 июля», — скажет он Ферзену в 1792 году.
Невероятный ужас охватил короля и королеву. После 14 июля возник черный список. Он включал в себя графа д'Артуа, де Бретеля, Брольи и Безенваля. За голову королевы назначена награда! Версаль охвачен страхом. Король предлагает младшему брату бежать за границу. Королева убеждает в том же Полиньяков, герцогиню де Гиш, графиню де Поластрон, Водрея и аббата Вермона… Вечером 16 июля и на следующий день на рассвете все они уехали. Ком в горле вызывало прощание королевы со своей подругой. Королеве очень хотелось расцеловать подругу, однако за ней следили множество глаз; она вынуждена была сдерживать свои чувства. Водрей подошел попрощаться с ней и нашел ее «бледной, грустной и исхудавшей». «Водрей, вы были правы, Некер — предатель, мы погибли», — сказала она ему со слезами. Людовик XVI отправил Бретеля и новых министров, так же как и старых. Им приказано было немедленно оставить Францию, пока король не вернет Некера. Чтобы признать народ победителем, Людовик XVI пообещал отправиться в столицу 17 июля и запротоколировать это публично. Убежденная в том, что ему не удасться вернуться живым из Парижа, королева пыталась помешать ему ехать. Поскольку он настаивал на своем решении, она умоляла его взять ее с собой, но он отказал. Все кончено, она знала, что Людовик уезжал навстречу своей смерти. Едва за ним закрылись ворота, она удалилась в свои апартаменты вместе с детьми и написала заявление, которое считала нужным представить Собранию в случае если король будет арестован в Париже. «Я несколько раз подходил к двери ее комнаты, как, впрочем, и другие придворные, — рассказывал герцог д'Эскар. — Как только ее предупредили о нашем приходе, она вышла спросить, знаем ли мы что-нибудь о короле; однако мы не могли ничего ей сообщить. Ночью ужас королевы и наши страхи усилились. Наконец кто-то сообщил о возвращении короля». Королева и дети побежали к нему навстречу, и все крепко обнялись.
Глава 22. ОКТЯБРЬСКИЕ ДНИ
Версальский двор был охвачен ужасом. Каждый день придворные покидали свои апартаменты и уезжали, одни в деревню, другие заграницу. Дворец пустел. Крыло, где раньше жили принцы, теперь было закрыто из-за отсутствия жильцов. Во дворце отныне было страшно услышать эхо собственных шагов в пустынных залах. «Все приближенные королевы испарились, — писал Сальмур, — некоторые из ее фрейлин оставили ее, не сказав ни слова. В общем, все приближенные Ее Величества, все принцы теперь опасались нежелательного родства и близости с королевой». Мерси, вернувшись во Францию в эти тяжелые дни, «заметил лишь отчаяние и страх. Ждали любых и самых неожиданных мер: арестов, ссылок, гонений», — писал он императору. «Дворец больше не охраняется, он открыт для любого прохожего. […] В Версале не знают ни что делать, ни то, что со всеми станется», — свидетельствовал Сальмур.
Потрясенная событиями предыдущих дней, королева оставалась в своих апартаментах, проводя время с детьми и беседуя с королем. С тех пор как за се голову была назначена награда, все боялись за ее жизнь. Она осмеливалась лишь иногда подниматься на террасу. Однажды вечером королевская семья ужинала в апартаментах маленькой принцессы, и Мария-Антуанетта удалилась довольно рано. Прошел слух, что она уехала в Сен-Сир. «Королева выдерживала свое ужасное положение с большим мужеством и терпением», — писал Мерси. Тем не менее посол был очень огорчен «исступлением, которое […] охватило разум и сердце королевы». Она не хотела больше ни во что вмешиваться. Мерси подолгу беседовал с пей о политическом положении. В такие минуты он «пытался объяснить ей, что она попала в нелепую ситуацию» и пытался убедить ее в поддержке Некера (которого по-прежнему ждали), как в свое время король вернул Сен-Приста и Монморена. Мнение королевы оставалось весьма расплывчатом о том, какую партию ей следует поддерживать. Некер, узнав о своем новом возвращении, прибыл в Версаль 29 июля, после триумфального путешествия по всем провинциям. Королева лично приняла его. «Она проявила большую любезность, была весьма доверчива с нами и попросила служить королю, воспринимая это как высокую награду, — рассказывает Сен-Прист, — на что министр ответил ей, что его долг служить королю, но ничто не заставит его отступить от своих принципов». В конце беседы, не испросив разрешения, Некер взял руку королевы и поцеловал ее, что она восприняла как крайнюю невоспитанность. Этот жест «заставил почувствовать королеву, что власть и права короля сильно пошатнулись».
Франция продолжала жить в странных конвульсиях и потрясениях от «Великого Ужаса», который Национальное собрание всячески старалось уничтожить, проголосовав 4 августа за отмену привилегий и классов. Итак, классовое общество, которое так яростно защищал Людовик XVI во время своего правления, теперь было уничтожено. Тем не менее все по-прежнему ждали, чтобы Людовик XVI ратифицировал этот декрет. Продолжая работать над конституцией, которая шла полным ходом, депутаты вскоре решили отменить право королевского вето. Желая, чтобы король мог проявлять свою власть, Мупье, Мирабо и те, кого отныне называли монархистами, высказывались за сохранение права абсолютного вето за королем, тогда как патриоты, возглавляемые Барнавом, Дюпортом и Ламетом, ратовали за ограничение вето. Последних поддерживал сам Некер. Однако Собрание пошло еще дальше: король не должен был иметь инициативу в законотворчестве, теперь этим правом располагала выборная палата, которая являлась единственным законодательным органом. Что касалось Декларации прав человека, которая провозглашала гражданское равенство и суверенитет нации, она наносила серьезный удар но традиционной монархии, признавая законы и принципы, высказанные философами Просвещения, против которых всегда выступал Людовик XVI. Слова свобода и равенство звучали у всех на устах. Мерси видел в этой будущей конституции «могилу королевской власти».
