Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон
Марию Каролину беспокоила судьба любимой сестры, возлагавшей главную ответственность за разгром государства на народ, разоренный столетиями бесхозяйственности. Народ же, суждения которого не выходили за пределы событий дня, требовал высылки «австриячки», ругал ее в листовках и грязных песенках, угрожал ей казнью, если она не уберется добровольно. С ней может произойти что-нибудь дурное, если не подоспеет помощь извне.
Из Франции стал распространяться революционный дух. И хоть простой народ в Неаполе оставался спокойным, но образованные слои начали уже наглеть. При дворе и в правительстве с подозрением относились к иностранцам, полиция сообщала о тайных сходках, на которых молодые сорви-головы держали речи против Марии Каролины — «иностранки», «австриячки». На улицах начали появляться фигуры, напоминавшие одеждой, прической и другими внешними атрибутами якобинцев, стремившихся установить в Париже вместо наследного королевского дома власть народа. Неужто и на долю Марии Каролины выпадет такая же судьба, как та, что собрала темные, грозовые тучи над головой Марии Антуанетты? Спасение сестры, защита собственного трона — вот что должно стать теперь целью ее политики. Нужно завоевать новых друзей.
Королева приступила к делу со всей свойственной ей страстной деловитостью. Ежедневно ее курьеры мчались с посланиями к итальянским дворам, к ее посольствам в Вене, Петербурге, Берлине. Ежедневно она вела долгие тайные переговоры с представителями континентальных держав, аккредитованных при ее дворе. Ей хотелось основать союз против революция и одновременным вступлением большого числа войск во Францию одним ударом уничтожить губительный дух якобинства. И кажется, уже намечался успех. Чтобы упрочить связи между обоими государствами, ее брат, австрийский император Леопольд II, согласился на тройной брачный союз, который свяжет правящие семьи Неаполя и Вены: сыновья императора Франц и Фердинанд должны были жениться на дочерях Марии Каролины Терезии и Людовике, а крон-принцу, сыну Марии Каролины Францу предстояло повести к венцу эрцгерцогиню Марию Клементину. В августе ожидали прибытия в Неаполь князя Русполи в роли чрезвычайного посла и свата, после чего Фердинанду и Марии Каролине вместе с кронпринцем и обеими просватанными принцессами надлежало поехать в Вену на тройное свадебное торжество. И тогда там можно будет обсудить политическое положение и принять решения, выполнение которых повлечет за собой колоссальные изменения в Европе.
* * *Для сэра Уильяма это было трудное время. Питт непрерывно требовал от него сообщений о событиях в Неаполе. Этот неутомимый человек хотел все знать, придавал значение даже самым незначительным мелочам. Он предвидел колоссальные беспорядки в делах на континенте, из которых необходимо было извлечь выгоду для Англии. Следовало воспользоваться ослаблением Франции вследствие внутренних беспорядков, чтобы закрепиться в Средиземном море. Англия уже имела вход в него через Гибралтар. Теперь нужно было завладеть портами в самом бассейне моря, чтобы обезопасить пути британским кораблям и захватить в свои руки торговлю с Левантом. Предстояло открыть для английского купца новое обширное торговое пространство, добиться того, чтобы флаг короля Георга III победно развевался и над гаванями Малой Азии и Египта, запугать Константинополь — тем самым обеспечить индийским колониям и с этой стороны защиту от нападений завистников.
Сэр Уильям с воодушевлением следовал инструкциям министра. Тайные гонцы курсировали от него к сэру Эктону и обратно. Большие деньги текли в карманы придворных, доносивших сэру Уильяму о каждом неосторожном высказывании королевы; с ничем невозмутимым терпением сносил он приступы дурного настроения короля, который заранее злился при мысли о необходимости ехать в Вену и жаловался на докучный гнет этикета предстоящих свадебных торжеств. Но, в сущности, достоянием сэра Уильяма становилась лишь ничего не стоящая болтовня. Казалось, Мария Каролина полна недоверия к Англии. Даже премьер-министра не посвящала она в свои планы. Улыбающаяся, всегда демонстрировавшая сэру Уильяму свое расположение к нему, она пряталась за показным простодушием, против которого он не мог сыскать оружия. Он был в отчаянии. Все его дипломатические ухищрения не действовали на эту королеву, которая, кажется, унаследовала гениальность своей великой матери. В черные часы он даже подумывал о том, чтобы уйти в отставку и передать это каменистое поле человеку более молодому. Да, конечно, ему недоставало жены. Только женщина могла проникнуть в тайны другой женщины…
* * *В середине июля приданое принцесс было на много дней выставлено в Неаполе на всеобщее обозрение. В Манфредонийской гавани стояли уже восемь кораблей неаполитанского военного флота в полной готовности сопровождать путешественников королевского дома в их морской поездке в Фиуме. В Вене князь Русполи получил к предстоящему сватовству высший орден Святого руна. Шестого августа он должен был прибыть в Неаполь…
В конце июля король появился на вечере в Палаццо Сесса. Ему хотелось провести здесь еще один приятный часок, прежде чем окунуться в скуку придворных празднеств. Он принес Эмме маленький, тщательно перевязанный пакет. Как он сказал, новые дуэты Генделя, чтобы она разучила их за время его отсутствия. Ему хотелось спеть их вместе с нею, когда он вернется. А когда у нее сложится суждение об этой музыке, пусть она сообщит его ему в Вену. Министерский курьер Феррери будет наведываться к ней всякий раз перед очередной поездкой в Австрию. Эмма хотела сразу же вскрыть пакет, но он смущенно удержал ее от этого: у него мало времени, королева ждет его. Не лучше ли будет им спеть на прощание пару дуэтов из числа тех, которые уже были ими совместно разучены? И он выразительно взглянул на Эмму.
Но он был не в голосе. После нескольких тактов он оборвал пение. Страх перед мучениями, которые готовит ему венский этикет, отравил ему даже последние часы свободы. Вот когда он вернется через год, тогда он вознаградит себя за все и будет петь этого чудесного Генделя, которого он ей еще раз настоятельно рекомендует…
Как только он ушел, Эмма незаметно покинула общество и вскрыла пакет. Король не солгал. Это были новые дуэты Генделя, в красном тисненом золотом кожаном переплете, но из корешка торчал сложенный листок бумаги. Наверно, это опять посвященные ей стихи, вроде тех, которые он часто посылал ей в последнее время. Ему было уже почти сорок лет, но чувства его, казалось, достигли уровня школьника, впервые осознавшего очарование женщины. Она вытянула густо исписанный листок и стала читать его. Он принял наконец решение. Он устал от опеки королевы. И теперь он хочет предоставить правление ее тщеславию, но пусть она не вмешивается в его частные дела. Теперь он будет заново искать свое счастье, которое не смогла ему дать Мария Каролина со своим высокомерием. И это счастье он может найти только у Эммы. Она должна стать для него тем, чем была для Людовика XV мадам Помпадур. Ей будет принадлежать имение под Казертой, дворец в Неаполе, дом в Палермо. Он даст ей титул герцогини ди Бронте. Сыновья, которых она родит ему, будут графами, получат высокие должности, дочерям он даст богатое приданое и выдаст их замуж за князей. Сначала ей, правда, придется пару лет пожить вне Неаполя, чтобы не лить воду на чертову мельницу оппозиции. Но как только Мария Каролина выметет якобинцев железной метлой, Эмма будет при дворе и станет первой персоной после королевы. Если же Мария Каролина будет противиться этому, ссылаясь на этикет, король очень просто выдаст Эмму замуж за герцога Асколи или еще за какую-нибудь высокопоставленную знатную лакейскую душу. И королеве придется смириться. Если Эмма согласна, пусть напишет ему только несколько строк, которые доставит ему в Вену молчальник Феррери, из которого никто и слова не вытянет. Тогда король оттуда подготовит все, чтобы после его возвращения она могла покинуть Палаццо Сесса и переселиться в имение под Казертой. Язвительно расхохотавшись, Эмма спрятала письмо за пазуху. Так написал ей король…
