Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона
Наконец-то родился этот так давно желанный наследник, его законный сын! Уже в колыбели рядом с именами Наполеон-Франц-Карл-Жозеф он получил весьма звучный титул «Римский король». Кто мог бы предположить тогда, что этот царский сын, этот прирожденный король, предназначенный царствовать над двумя государствами, двадцать один год спустя, как простой герцог Рейхштадтский, закончит без славы и могущества свою молодую, так блестяще начатую жизнь? «Его рождение и его смерть – в этих двух словах заключена вся его история!»
Но эти горестные дни были еще далеко. А пока Наполеон ни на минуту не сомневался в своем счастье, которое все бросило к его ногам. Будущее принадлежало ему! Если бы Виктор Гюго мог тогда сказать ему:
«L'avenir, l'avenir! mystère!
Toutes les choses de laterre,
Gloire, fortune militaire,
Couronne иclatante des rois,
Victoires aux aìles embrassèes,
Ambitions reálisées
Ne sont jamais sur nos posées
Que comme l'oiseau sur nos toits [44] »,
то Наполеон, конечно, не смог бы понять этих слов!
Празднество за празднеством следовало по поводу счастливого события. Никогда Париж времен прежних французских королей не видел такой роскоши и великолепия при подобных обстоятельствах. Наполеон в своей горделивой радости буквально сгорал от нетерпения как можно скорее показать своему народу ту женщину, которая подарила ему наследника. Не успела она немного оправиться, как он предпринял с ней путешествие в Нормандию, в буквальном смысле слова превратившееся в триумфальное шествие для Марии-Луизы и для него самого. Только после этого путешествия 9 июня состоялось в соборе парижской Богоматери крещение наследника французского трона. Когда хор запел «Veni Creator», Наполеон взял сына на руки и, сияя от счастья, показал его присутствующим. Тогда со всех сторон, как неистовая буря, разразились приветственные клики. Присутствующие забыли, что они находятся в священном месте, и древние стены храма Notre Dame дрогнули от единодушного тысячеголосого «Vive l'empereur!».
Лично для Марии-Луизы с рождением ребенка наступило время некоторого отчуждения от Наполеона. С этого момента настал конец постоянной тесной интимности обоих супругов. Император снова вернулся к своим привычкам; за стол вместе с императрицей он садился только вечером за обедом и с удвоенной энергией вновь отдался своим делам и работам. И даже его свободные моменты не принадлежали больше одной Марии-Луизе: ей пришлось теперь делить их со своим сыном, которого Наполеон прямо боготворил.
Маленький римский король рос красивым, здоровым ребенком, похожим, однако, больше на мать, чем на отца. С этим мальчиком Наполеон сам мог превращаться в ребенка, и величайшим удовольствием для него было играть с ним. Когда его сын был с ним, он забывал все и вся вокруг себя, – свое достоинство, свое могущество, свои дела. Тогда он был только отцом, а маленький король его сыном. Как бы он ни был занят, если Мария-Луиза с ребенком на руках входила в его рабочий кабинет, он откладывал в сторону все свои дела или же продолжал работать с любимым малюткой на коленях. Малышу приходилось мириться со всевозможными нежностями со стороны своего отца. Наполеон неистово хватал его на руки, подбрасывал его в воздух и снова ловил, так что малютка захлебывался от удовольствия или же принимался плакать, смотря по настроению, а Мария-Луиза стояла при этом, боязливо следя за всеми этими проделками своего мужа и удивлялась, как он не боится так обращаться с таким маленьким, хрупким существом. Однажды Наполеон встал вместе с сыном перед зеркалом и стал корчить гримасы, чтобы развеселить его. Но страшные рожи совсем не понравились малютке, и он начал плакать. Тогда Наполеон полушутливо, полусерьезно обратился к нему и сказал: «Как, ваше величество, вы плачете? Фуй, король – и плакать, это так некрасиво!». И он стал придумывать новые забавы.
Позднее, когда маленький Наполеон немножко подрос, он уже больше не плакал, а визжал от радости, если император за завтраком, к которому ежедневно его должна была приносить гувернантка мадам де-Монтескью, вымазывал ему все лицо соусом от жаркого или проделывал с ним разные другие глупости. То он надевал на малыша свою шляпу, то опоясывал его своей саблей, то становился перед ним на ковре на четвереньки и изображал из себя для него лошадку, возя его по всей комнате. Меневаль говорит, что терпение Наполеона с этим ребенком было неистощимо.
Все его благополучия и недомогания он принимал так же близко к сердцу, как самая нежная мать. Каждый день ему должны были докладывать об его здоровье и успехах, а если он был в отсутствии, то находился в постоянной переписке с мадам де-Монтескью. Только такой человек, как Наполеон, мог среди лагерной сумятицы, среди трудов и забот во время похода во главе великой армии найти время спросить воспитательницу своего сына, прорезались ли у него четыре последние зуба. Мария-Луиза также неукоснительно должна была сообщать ему все о римском короле. Этот последний, придя в более сознательный возраст, очень любил своего отца, с которым так весело было играть. Он постоянно с необычайной серьезностью называл его «мой папа император», а себя самого «маленький римский король», что необыкновенно забавляло Наполеона.
Так прошел весь 1811 год, среди чистых семейных радостей. Но уже с наступлением следующего года вновь заклубились на севере грозные тучи войны. Поход на холодные снежные равнины России сделался неизбежным для французского императора. Как сатрап, приступил он к нему в одно сияющее майское утро 1812 года в сопровождении императрицы, потому что, прежде чем окончательно выступить в поход, он хотел собрать вокруг себя в Дрездене всех королей и принцев, всю свою австрийскую родню, чтобы показать им, что со своей женитьбой на императорской дочери он принадлежит вполне к их среде не только как политический владыка, но и как равный им, всем этим природным царственным особам.
Для Марии-Луизы дрезденские дни были прекраснейшим временем ее супружеской жизни. Не только она постоянно была вместе со своим мужем, но тут были около нее также и ее дорогие отец и мать. Их дочь теперь очень изменилась. Из простой молоденькой эрцгерцогини она стала могущественной французской императрицей и появилась перед ними вся осыпанная бриллиантами. Великолепие и роскошь ее туалетов возбуждали восхищение и, конечно, немного зависти у других принцесс. Даже сестры Наполеона, признанные королевы мод, и те не могли соперничать с нею. Сам Наполеон сиял счастьем и удовлетворенным честолюбием, когда под руку с Марией-Луизой проходил по залам дрезденских дворцов и все эти короли и принцы вокруг него почтительно ловили его взгляды и движения и каждое произнесенное им слово. Поистине он был «царь царей»!
