Владимир Жердев - Мой, твой, наш Владимир Высоцкий. О поэте, пророке и человеке
Высоцкому как человеку открытому и очень искреннему в плане дружбы очень повезло. У него было достаточное количество не только поклонников, но и настоящих друзей, с которыми он делился самым сокровенным – своими мыслями, чувствами, переживаниями. К его самым близким людям по Духу относятся Василий Шукшин, Булат Окуджава, Артур Макаров, Всеволод Абдулов, Лёва Кочарян, Александр Галич, Андрей Тарковский, Станислав Говорухин, Михаил Шемякин, Вадим Туманов.
У одних учился он сам, другие учились у него, но все эти родственные Души по – настоящему помогали Высоцкому эволюционировать во всех направлениях его творчества. Многие из них были первыми слушателями его стихотворений и музыкальных произведений. Они были откровенны, говорили Правду на самые различные темы человеческой жизнедеятельности. Высоцкий не боялся услышать от них критическую оценку, потому что в их суждениях не было ни зависти, ни лести, лишь только искреннее желание помочь ему в творческом совершенстве как настоящему другу.
И песни Высоцкого имеют дружеское, доверительное отношение ко всем слушателям и зрителям. На выступлениях он был абсолютно свободен и уверен, что будет понят правильно. Уверенность Высоцкого была связана с тем, что его произведения, в особенности на военные темы, являлись не ретроспекциями, а прежде всего ассоциациями. Красочным примером этому служат следующие произведения.
Если где-то в чужой, неспокойной ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю —
Не таись, не молчи, до меня докричи, —
Я твой голос услышу, узнаю.
Может, с пулей в груди ты лежишь в спелой ржи —
Потерпи! – я спешу, и усталости ноги не чуют.
Мы вернёмся туда, где и воздух, и травы врачуют,
Только ты не умри, только кровь удержи.
Если ж конь под тобой – ты домчи, доскачи, —
Конь дорогу отыщет, буланый,
В те края, где всегда бьют живые ключи,
И они исцелят твои раны.
Где же ты? – взаперти или в долгом пути,
На развилках каких, перепутиях и перекрестках?
Может быть, ты устал, приуныл, заблудился в трех соснах
И не можешь обратно дорогу найти?
Здесь такой чистоты из-под снега ручьи —
Не найдёшь, не придумаешь краше.
Здесь цветы, и кусты, и деревья – ничьи.
Стоит нам захотеть – будут наши.
Если трудно идёшь, по колена в грязи,
Да по острым камням, босиком по воде по студёной,
Пропылённый, обветренный, дымный, огнём опалённый —
Хоть какой, – доберись, добреди, доползи!
В. Абрамову
Один – на север, другой – на запад,
Грустно мне, когда уходит друг
Внезапно, внезапно.
Ушёл, – невелика потеря
Для многих людей.
Не знаю, как другие, а я верю,
Верю в друзей.
Наступило время неудач,
Следы и души заносит вьюга,
Всё из рук плохо – плачь-не плачь, —
Нет друга, нет друга.
Ушёл, – невелика потеря
Для многих людей.
Не знаю, как другие, а я верю,
Верю в друзей.
А когда вернётся друг назад
И скажет: «Ссора была ошибкой»,
Бросим на минувшее мы взгляд
С улыбкой, с улыбкой.
Ушёл, – невелика потеря
Для многих людей…
Не знаю, как другие, а я верю,
Верю в друзей.
Игорю Кохановскому
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уедет сам, уедет сам —
Не по этапу, не по этапу.
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы: что, мол, – чудак, —
А просто так.
Быть может, кто-то скажет:
«Зря! Как так решиться – всего лишиться!
Ведь там – сплошные лагеря,
А в них – убийцы, а в них – убийцы…»
Ответит он: «Не верь молве —
Их там не больше, чем в Москве!»
Потом уложит чемодан,
И – в Магадан.
Не то чтоб мне – не по годам, —
Я б прыгнул ночью из электрички, —
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, —
Про Магадан.
Мой друг поедет сам собой —
С него довольно, с него довольно, —
Его не будет бить конвой —
Он добровольно, он добровольно.
А мне удел от Бога дан…
А может, тоже – в Магадан?
Уехать с другом заодно —
И лечь на дно!..
Памяти Василия Шукшина
Земля тепла, красна калина, —
А в землю лёг ещё один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал, —
Народец праздный суесловит, —
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, – не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй, – останься живым.
Но, в слёзы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понёс,
Припал к земле, как верный пёс…
А рядом куст калины рос —
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает —
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушёл во тьму! —
Не поздоровилось ему, —
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год…
Натура где? Онега? Нарочь?
Всё – печки-лавочки, Макарыч, —
Такой твой парень не живёт!
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу —
За то, что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу, —
Чтоб не испытывал судьбу, —
Взять утром тёпленьким в постели!»
И после непременной бани
Чист перед Богом и тверёз.
Взял да и умер он всерьёз —
Решительней, чем на экране.
Песня о друге
