Александр Плонский - Прощание с веком
Разбирались тогда мальчишки в наградах… Ну, а орден Красной звезды на Валиной груди потрясающе действовал не только на мальчишек.
— Ты Сталина любишь? — спросила она меня однажды.
— Конечно, люблю… — растерянно ответил я. — Кто же его не любит?
— Я, например, — помолчав, сказала Валя.
Заканчивался тысяча девятьсот сорок четвертый год. Вскоре наши пути разошлись…
Но я снова отвлекся. Возвращусь к парашютной книжке. Не будь ее, как бы я мог узнать, чем занимался 14 января или 1 марта 1945 года? Оказывается, прыгал с У-2.
По телевидению довольно часто показывают парашютные прыжки. Гляжу на ажурные, квадратной формы, купола современных парашютов, которыми так легко управлять при спуске, любуюсь акробатической техникой нынешних мастеров парашютизма в свободном падении. Как далеко ушли они от нас — и совершенством самих парашютов (разве сравнить с ними наши ПТ-1 и ПД-6!), и в мастерстве!
Так вот, в оба упомянутых дня я не просто прыгал, а с высоты 100 метров — что как раз и было откровенным безрассудством. Ощущения помню до сих пор: несколько секунд — упругое сопротивление воздуха, затем динамический удар раскрывшегося парашюта и тотчас второй удар — о землю. Малейшая задержка в раскрытии, и конец: запасной парашют не нужен.
Страха не испытывал. Страх приходил после, на сон грядущий…
В парашютную книжку вклеена недавняя вырезка из газеты:
«Рязань (ТАСС). Беспримерный групповой прыжок с самолетов совершили 1 марта близ Рязани парашютисты Центрального спортивно-парашютного клуба воздушно-десантных войск СССР. Впервые в мире (!!! — А.П.) покинув машины на исключительно малой высоте — 100 метров, они благополучно приземлились… Прыжок требовал исключительной храбрости и высокой техники выполнения».
Вот вам и связь времен!
В 1946 году меня и моего приятеля Адольфа Шубникова (угораздило же родителей дать ему такое непопулярное в военные годы имя) отобрали для подготовки к прыжку на побитие какого-то рекорда (тогда как раз наступила полоса обновления авиационных рекордов).
Этот выбор был для нас великой честью, что мы с Адольфом прекрасно сознавали, но в душе боялись сплоховать.
Первая и, увы, последняя для меня тренировка состоялась в барокамере военного института экспериментальной медицины. Представьте довольно просторную кабину. На столе пульт с рядами разноцветных лампочек и кнопок… Сбоку большой циферблат альтиметра.
За столом — мы с Адольфом и средних лет майор медицинской службы в белом халате и кислородной маске. На нас масок нет.
Да, забыл упомянуть важную деталь: перед нами еще графин с водой и стаканы (при спуске может заложить уши, и глоток воды окажется чем-то вроде «скорой помощи»).
Перед тем, как войти в барокамеру, мы с Адольфом поклялись: станет худо — вида не подавать. И поддерживать друг друга всеми способами, но так, чтобы майор ничего не заметил.
Наша цель: пробыть час без кислородных масок на высоте семи километров и при этом пройти тест, определяющий быстроту реакции. Лампочки будут загораться в разных сочетаниях, а мы, разумеется, поочередно, должны в ответ как можно быстрее выбирать соответствующую этим сочетаниям комбинацию кнопок и надавливать на них.
И вот стрелка альтиметра упирается в цифру 7.
На высоте мы с Адольфом чувствуем себя по-разному — две противоположных классических реакции. У меня эйфория: хлопаю майора по плечу, чего никогда бы не сделал в обычном состоянии, требую подняться выше, на семи, мол, мне не интересно. Кнопки нажимаю мгновенно и безошибочно. Адольф же клюет носом, и я поминутно придаю ему бодрость тайным щипком.
Наконец, программа выполнена, начинается медленный спуск. Медленный — из-за нас, непривычных к барокамере. Мы оскорблены в лучших чувствах, о чем и уведомляем майора.
— Спускайте быстрее! — требуем. — Прыгали затяжными, и то ничего!
Уязвленный майор устраивает нам «свободное падение».
Где-то на пяти тысячах чувствую боль в ушах. Пробую незаметно глотать, чтобы стравить воздух из полости среднего уха. Но мои евстахиевы трубы раскрываться не желают. Боль усиливается.
Протягиваю руку к графину — оживший Адольф останавливает меня щипком и делает это не менее квалифицированно, чем я на семи километрах.
Начинаем горланить песню, делая вид, что нам очень, очень весело. Обычно пение помогает, но я, видимо, передержал воздух, и трубы словно заклинило.
А голову — уже не только уши, а всю голову, — пронзает нестерпимая боль…
Когда спуск, наконец, закончился, у меня из глаз брызнули слезы, а из ушей засочилась кровь. Дорого мне стоила эта единственная попытка стать рекордсменом! С авиацией пришлось распрощаться, что было для меня трагедией.
Вот пример безрассудства, вызванного незрелостью. Рискну провести параллель. Некоторые наделенные колоссальной властью государственные мужи словно пребывают в барокамере на семи километрах без кислорода, причем требуют (и добиваются!), чтобы их подняли еще выше. А о том, чем это кончится, и каким будет спуск, — не только для них самих, но и для страны — не думают и, похоже, не желают думать. Они рассуждают о крылатых ракетах, лазерном оружии, нейтронной бомбе. Но при этом успокаивают себя и других тем, что «меч» дожит плашмя.
Однако меч есть меч, и если его не задвинуть поглубже в ножны, то он рано или поздно поднимется острием вверх.
«… Еще никогда научно-технический прогресс не опережал духовное развитие человека так, как в наш век», — сказал лауреат Нобелевской премии, один из пионеров квантовой радиоэлектроники, академик Н.Г. Басов.
Коллективный интеллект человечества неизмеримо выше, чем интеллект любого из нас в отдельности. Потому что общечеловеческий интеллект — понятие накопительное.
Ученый сделал открытие. Оно — вклад в нашу общую сокровищницу знаний, не ведающую ни границ, ни наглухо запертых дверей. Но смотрите, что получается: сегодняшний уровень науки, темпы научно-технического прогресса достигнуты не одним человеком и не группой людей, а всем человечеством, которое к тому же наследует накопленное предыдущими поколениями. А распоряжается этим богатством отнюдь не интеллект человечества, а воля тех, кто обладает властью.
Эволюция человека завершилась.
Эволюция человечества продолжается, причем все интенсивнее.
Значит, интеллектуальный 'разрыв» человека и человечества будет расти и дальше. Иного исхода нет. Никогда человек не окажется мудрее, чем человечество.
Это должны осознать все. И тогда меч будет выброшен вместе с ножнами».
Послесловие к главе.
