Александр Плонский - Прощание с веком
Обзор книги Александр Плонский - Прощание с веком
Александр Плонский
ПРОЩАНИЕ С ВЕКОМ
От автора
Я живу одновременно в двух веках — двадцатом и двадцать первом. Точнее — тело мое пребывает в двадцать первом, а душа по-прежнему в двадцатом. И неудивительно: все самое интересное и значительное, что было в моей, насыщенной событиями, жизни связано именно с ушедшим столетием. И эта книга — своеобразное прощание с ним.
Но ее нельзя считать мемуарами. Мемуары пишутся, что называется, задним числом. Что-то «реставрируется» по памяти, что-то присочиняется. Здесь же, как говорят нумизматы, не «новодел», а оригинал. Поначалу я просто хотел скомпоновать в одно целое главы, не вошедшие по произволу редактора в книгу «Прикосновение к вечности» (Омское книжное издательство, 1985). И вначале не придумал ничего лучшего, чем дать своим запискам банальное название «О времени и о себе».
Однако уже в процессе «реанимации» несостоявшейся книги я понял, что задуманные рамки для нее тесны. Многое из того, что сохранилось в черновиках, не входило в те главы, другое публиковалось в виде очерков. Немало переосмыслено, но я принципиально не подновлял написанное, а как бы вступал в диалог, иногда даже в спор с самим собой, подобно тому, как дискутируют два человека. Один — мое «я» ХХ века, другой — мое же «я», но уже ХХI.
Этот спор выразился в послесловиях, которыми снабжено большинство глав. Главы, написанные преимущественно в восьмидесятых годах века двадцатого комментировалось с позиций 2002 года, когда частью компоновалась, а частью писалась эта книга. В комментариях и насмешка над собственной наивностью, и признание проницательности.
Хотя книга сугубо «личная» и ни в коей мере не претендует на объективность, она, пусть в малой мере, — зеркало отошедшей эпохи.
Александр ПлонскийГЛАВА ПЕРВАЯ
Грани призвания
… Как Одиссей усталый, бури изведав, бои, атаки, плыву на поиск своей Итаки…
Эдуардас МежелайтисСчастлив тот, кто смолоду обрел призвание. Но в чем оно заключается? То ли это производная таланта, то ли нечто от него обособленное, определяемое не способностями, а склонностями или чем-нибудь еще?
Яркий, своеобычно талантливый фантаст Илья Иосифович Варшавский писал о себе:
«Существует мнение, будто человеку, вступившему в седьмой десяток жизни, приятно вспомнить прошлое, или, выражаясь высоким стилем романиста, окинуть мысленным взглядом пройденный путь.
В иных случаях, может быть, это верно, но я, предаваясь воспоминаниям, не испытываю ничего, кроме недоумения, потому что всегда добровольно выбирал себе занятие, противоречащее моим вкусам и наклонностям.
Так, например, будучи с детства убежденным домоседом, избрал профессию моряка торгового флота; питая отвращение ко всякой гремящей технике, большую часть жизни строил, испытывал и конструировал дизель-моторы…
Фантастику я никогда не любил и еще 12 лет назад и в мыслях не имел стать когда-нибудь писателем-фантастом».
Он стал фантастом о большой буквы, но, к сожалению, так поздно… Впрочем, не будь моряка торгового флота и конструктора «гремящей техники», видимо, не порадовал бы нас своим рождением и писатель- фантаст…
Значит ли это, что Варшавский вслепую искал призвание и (повезло!) нашел-таки его? Нет, само призвание нашло Илью Варшавского, а он, со свойственной ему ироничностью подчинился необходимости. Возможно, ему казалось, что он лишь притворяется писателем-фантастом — не оттого ли столь озорны его рассказы?
В «феномене Варшавского» главенствовал талант. Он заявил о себе вопреки склонности, наперекор логике. А бывает и совсем наоборот. Скажем, человека неудержимо тянет писать. И наслаждение от литературного творчества он получает огромное. Словом, призвание к писательскому труду у него вроде бы есть. А вот таланта нет в помине. Без него же писатель и не писатель вовсе, а графоман. Никто его не печатает и не читает: в литературе и искусстве без таланта или, по крайней мере, «прожиточного минимума» способностей делать нечего…
Но ведь человек не знает, есть у него этот минимум или нет. Ему нравится писать, собственные произведения кажутся шедеврами, а другие этого почему-то не понимают…
Как видим, талант не всегда сопутствует призванию, а призвание — таланту. Нелегко разобраться в их запутанных отношениях. Мало кому посчастливится предугадать истинное призвание — его не вычислишь даже с помощью компьютера. Еще реже случается разглядеть в себе талант- он виден лишь со стороны. И уж совсем редко удается распознать то и другое.
Для писателя бесталанность- драма. А во многих профессиях талант и призвание вовсе не обязательны, их с успехом замещает квалификация. В других отсутствие таланта и призвания может быть восполнено настойчивостью, чувством долга и ответственности, сознательным отношением к своему, пусть не очень любимому, делу. Сколько на свете таких «специалистов не по призванию» — инженеров, врачей, строителей! И вовсе не «горе-специалистов», а хороших, авторитетных, уважаемых. Они приносят несомненную пользу. Только вот получают ли удовлетворение от того, что делают?
Николай Константинович Рерих (1874–1947), о котором Джавахарлал Неру писал: «… Поражаюсь размаху и богатству его деятельности и творческого гения. Великий художник, великий ученый и писатель, археолог и исследователь, он касался и освещал множество аспектов человеческих устремлений», справедливо утверждает:
«Велико несчастье прикасаться к работе без любви к ней, с единственным желанием поскорее от нее отвязаться. Работающий в сердечном увлечении не чувствует усталости…» Возможно, призвание это и есть непреходящее сердечное увлечение, когда «вы ищете совершенствованья, забываете себя во имя творимого вами, отрешаетесь от эгоизма…» Много лет назад запало мне в память четверостишье:
«Упаси нас бог познать заботу —
Об ушедшей юности грустить,
Делать нелюбимую работу,
С нелюбимой женщиною жить».
Мне повезло — я редко делал нелюбимую работу (возможно, уберегла природная леность). Сравнительно рано окончил институт. Двадцатипятилетие отметил первой книгой («Пьезокварц в технике связи», Государственное энергетическое издательство, 1951). В двадцать восемь лет уже заведовал лабораторией научно-исследовательского института, в тридцать один получил кафедру. Увы, довелось также в избытке изведать бои и бури… И если я в конце концов нашел свою Итаку, то один из ее компонентов — умение подниматься после нокаута.
