Владимир Бокарев - Одиссея Пола Маккартни
Мы не учимся быть архитекторами, художниками или писателями. Мы учимся быть. Вот и все.
Знаете, что самое забавное? Было время, когда среди всех членов «Битлз» я считался — да и действительно был — самым склонным к авангарду. Я увлекся любительской киносъемкой, из нескольких лент я монтировал фильм, подгонял самые различные сюжеты, и был чрезвычайно доволен своей режиссурой. Помнится, я даже осмелился показать наиболее удачный маразм самому Антониони [40] — он в это время снимал в Лондоне «Блоу ап». Мэтр приехал ко мне домой и во время просмотра несколько раз вежливо улыбнулся; думаю, больше всего ему хотелось вышвырнуть меня в окно.
Потом я начал безобразничать со звукозаписью: включал магнитофон и валял дурака на пианино, затем накладывал партию гитары, а в самом конце находил ритм и выбивал его на кастрюлях. Я прогонял всю эту чертовщину в обратную сторону, с разными скоростями и рассылал готовые записи знакомым, так, ради смеха. Я совсем одурел от этих упражнений и, чтобы развлечься, стал пугать Джона, что выпущу сольный альбом под названием «Пол Маккартни переборщил». Джон поначалу хихикал, но потом ему надоел этот цирк, и он позвонил мне в 5 часов утра, предложив на выбор: «Либо ты выпустишь свой чертов альбом и оставишь меня в покое, либо я тебя убью!» По — моему, он не шутил, потому что я перед этим позвонил ему в 4 часа утра. А вообще, мы часто с ним развлекались подобным образом. Между прочим, немногие знают, но первым с Йоко Оно [41] познакомился я: она как раз приехала в Лондон и очень интересовалась модернизмом, а кто — то из моих знакомых сказал ей, что знает одного сумасшедшего авангардиста и привел ее ко мне. Она послушала всю эту кастрюльную чушь, я прочитал ей несколько набросков к «Sgt. Pepper…» Что ж вы думаете, понравилось. Но знаете, если честно, то мне очень не хотелось расставаться с моей дребеденью — а она просила! — и я сказал, что знаю еще более чокнутого парня, и отвел ее к Джону. Когда они встретились [42], мне показалось, что в комнате сверкнула молния. Во всяком случае, Джон влюбился до потери памяти. И вначале дико ревновал Йоко ко мне — она же была моей знакомой.
С Джими Хендриксом [43] я познакомился во время его концерта в Лондоне. Когда я впервые увидел его, я был потрясен. До этого я никогда не предполагал, что гитара имеет такие огромные возможности. Так виртуозно еще никто не играл, да и, пожалуй, не играет. То, что делал Хендрикс, казалось фантастикой. Он был не просто виртуозом гитары, как его называют сейчас, он поразительно чувствовал звук, каждая его нота имела особый смысл, а какие гармонии звучали в его композициях! Невероятно! Я смотрел концерт вместе с Эриком Клэптоном [44] и Питом Таунсендом [45]. Мы буквально потеряли дар речи, а Клэптон, тоже гитарист милостью божьей, впился взглядом в его пальцы и только бормотал: «Этого не может быть!» Если уж такое говорил сам Клэптон, это что — то значило. Но величайшим комплиментом для меня стало завершение концерта, когда Хендрикс сказал: «А сейчас я сыграю вам произведение, которое потрясло меня так же, как в свое время ошеломил Бетховен». И он заиграл «Sgt. Pepper's Lonely Hearts Club Band». Но как! У меня мурашки пошли по спине! Джими Хендрикс был великолепен!
Кстати, спустя несколько дней «Мелоди мейкер» [46] совершенно серьезно заявила, что ее корреспондент насчитал у Джими шесть пальцев на правой руке, и Леннон отправился на проверку. Мы пришли в гостиницу, где остановился Хендрикс, и Джон на глазах ошалевших журналистов начал считать пальцы на руке Джими: «Один, два, три, четыре… а где же еще два?» Хендрикс только посмеивается, а Джон вопит на весь коридор: «Сенсация! В доброй старой Англии обокрали великого гитариста!»
Да, Хендрикс был великий гитарист. Я ничего не имею против Эдди ван Халена, которого сейчас сравнивают с ним, но до Джими ему как до Луны.
Перед тем как создать песню «Let It Be», у меня был период глубокой депрессии. Думаю, что в значительной мере из — за наркотиков. Это был безумный период в моей жизни, и многие вещи казались лишенными смысла. Я шатался по ночным клубам, цепляя девочек. Под верхним слоем такой бурной жизни была пустота. Вспоминаю одну ночь, когда я, лежа в кровати, почувствовал себя по — настоящему плохо. Потом мне приснился сон. Мне снилась мать, которая умерла много лет назад. Мама сказала: «Все будет хорошо, не волнуйся, все образуется». И на душе вдруг стало удивительно легко… После той ночи я и написал «Let It Be». Сон помог мне сочинить песню.
Есть песня, которую написал Чак Бэрри. Она называется «Back In USA». В ней он поет о том, как здорово в Америке. Так что наша песня («Back In The USSR»), фактически, пародия на эту песню. Я использовал американскую манеру петь ву — ву — ву в стиле «Бич Бойз» и создал песню, которая звучит по — американски. Однако я изменил содержание: словно это русский, который возвращается домой. Эта песня просто показывает, как на самом деле люди похожи друг на друга. Мы никогда не думали об СССР в контексте рок — н–ролла, и нам показалось неплохой идеей написать об этом в песне.
Мне странно видеть, как кто — то на экране или на сцене играет меня. Странно даже было слышать голоса в фильме «Желтая субмарина». Актеры все время говорят с каким — то странным полушотландским акцентом. Сперва это даже забавно, потом начинает раздражать, хотя стараешься не обращать внимания. Зато я люблю смотреть наши старые телеинтервью. Не видели? Когда Ринго говорит: «Я хочу открыть женскую парикмахерскую». Или Джон заявляет, что мы, возможно, продержимся целых два или три года. Мы никогда дальше не загадывали. Поверьте, для нас рубежом было 24 года, потому что Фрэнку Айфилду [47] было тогда 25. Мы в то время думали, что старше быть уже просто некуда.
Когда я снимался в кино, меня абсолютно не волновало, в каком образе я предстану перед зрителями. Раз по фильму требуется, чтобы я был этаким жизнерадостным парнем, ну, что ж, замечательно, я буду весельчаком. Хотя, наверное, сама жизнь подсказала для меня такой образ. Ведь все знали, что при встречах с прессой именно я рассаживал журналистов и пытался настроить их на дружелюбный лад. И дело было не только в желании выглядеть благовоспитаннее. Именно такой стиль отношений был свойственен нашей семье. Но, конечно, хотелось произвести благоприятное впечатление и на ребят, чтобы в итоге получилась хорошая рецензия.
Случалось и так, что по прошествии нескольких лет я сожалел о непродуманном поведении в том или ином месте. Однако такое присуще многим. Люди занимаются самоанализом своих поступков и приходят к выводу, что в некоторых ситуациях надо было действовать жестче… Что касается меня, то я и не «миляга», и не «крутой». Придерживаюсь золотой середины. Еще мой отец всегда советовал мне: будь умеренным во всем. Немало отцов дают подобный совет своим сыновьям. Мой — не исключение. Он типичный «американский отец». А еще он отличный парень, и я его очень люблю [48].
