Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые
— Как только вытащим первые образцы из шурфов, надо ехать на Опытную станцию и получить полный анализ почв, чтобы не промахнуться с нашей целиной. А завтра с утра — на завод. Вдруг расстараются и выдадут наше орудие? Лишь бы ЧТЗ был на ходу.
— Механик уверяет, что исправен.
— Еще термометры! Александр Федорович, у вас на метеостанции есть знакомые, попросите штук пять на время. Скважины мы пробурим быстро. Есть опыт. Два-три лома, кувалда. Нагревать в костре добела и забивать в мерзлоту. Обрезки труб всегда отыщем, вставим, пробки сверху — вот и данные о температуре почвы на разных глубинах. А позже можно и глубинные шурфы устроить.
5
Следующий день оказался насыщенным до предела хлопотами и работой. Раньше развода явились трое ученых. Лица их выражали растерянность. Первый раз за пять лет вышли из лагеря без конвоя. Сидели на корточках возле конторки, пока не пришел с поля Морозов. Он присел рядом с ними и стал расспрашивать мерзлотоведа Леглера о его трудах и работах.
— Вечная мерзлота? — переспросил ученый. — Мы с Михаилом Ивановичем Сумгиным проехали всю Сибирь, побывали в знаменитой Шергинской шахте под Якутском, ее глубина около ста метров. Вечная мерзлота, как потом выяснилось, уходит в толщу земли более чем на триста метров. Режим температуры в ней довольно устойчивый, минус шесть градусов и летом и зимой.
— А с поверхности?
— В естественных условиях оттаивает на тридцать-сорок сантиметров. Если нет дёрна на песке и гравии, то и на семьдесят-восемьдесят. А вот просадка после снятия растительного слоя непременная, сантиметров до тридцати, все зависит от грунта. На обширных площадках, скажем, при строительстве дорог или жилых кварталов возможно появление мелких озер в местах просадки. Есть в мерзлоте и крупные очаги чистого льда. Тогда бывают глубокие провалы.
— Мы собрались разделать целину под пашню. Вот на том южном склоне и в самой долине, где был лес. Как с вашей точки зрения?
— Идея вполне допустимая, — сказал Леглер и посмотрел на своих коллег. И Сидоренко, и Кийк согласно кивнули: допустимая. — Огороды нужны. В лагере повальная цинга, пеллагра — это уже неизлечимо. Овощи помогут людям по обе стороны колючей проволоки.
Подошел Хорошев и передал Сергею небольшой сверток.
— Осторожно, стекло.
Это были термометры. Пять стеклянных трубочек с серебристыми ртутными и голубыми спиртовыми столбиками.
— Их надо заленивить, — сказал Кийк. — Сделать футляры из дерева и уложить в них. Иначе при выемке температура быстро подымается летом или опустится зимой. Обманет.
— Вот вы для начала и займетесь этим делом, — подсказал Хорошев. — Подберите материал для футляров, ножи и пилки возьмите у столяра.
Вскоре ученые сидели на бревнах около столярки, пилили и выстругивали футляры. И время от времени, по-лагерному оглядевшись, отрывали от толстого пучка вымытого редиса красные головки, беззубо жевали, щурясь от лечебной горечи. Зеленая промытая ботва тоже казалась им лакомством.
Сапатов расщедрился и выписал со склада для заводских исполнителей зеленый лук и огурцы. С таким пакетом Морозов и отправился на механический завод. Он не вернулся и к концу рабочего дня. Лишь в девятом часу на совхозном поле загремел всеми расхристанными суставами их старенький ЧТЗ. Шёл по полевой дороге. На трассу его с подобным грузом не пустили. На прицепе за трактором косо лежала несуразная с виду зубчатая борона.
Утром вся инвалидная команда была направлена к тому месту, где тяжелое орудие уже ломало целину. Позади оставались груды развороченного дерна, кочек, пеньков с рукастыми корнями — клочковатый хаос, не сцепленный с землей. Команда неторопливо разбирала завалы, скатывали в кучи пеньки, корни, мохнатые кочки и поджигала их. Весь склон сопки окутался дымом. Тяжелый треугольник иной раз переворачивался. Тогда десятки людей разом протягивали веревки и ставили борону «на ноги». Как в Древнем Вавилоне…
К концу первого дня на месте желто-зеленого мелколесья, сочившегося водой, темнела оголенная земля, песок, полосы гравия. Пробивал себе дорогу невидимый доселе ручей, проворно строил новое русло.
У этого ручья и поставили палатку, печку в ней. Дров вокруг хоть отбавляй. Можно заняться шурфами.
Два агрегата за неделю успели разорвать, порезать часть склона и два возвышенных острова в долине реки. Кораблин, побывав в совхозе, остался доволен широким фронтом работ. Морозов и Орочко все дни проводили на целине. Сюда привезли тракторные диски, они разрезали сор и дерн, оставляя позади более или менее ровное поле. Сюда же сваливали конский навоз, редко, но поступавший из приисковых конюшен на машинах, идущих в поселок. Совхоз, не дожидаясь распоряжения от высокого начальства, привозил инвалидам редис и лук с зеленым пером. Это было самое щедрое дополнение к постылой баланде и жиденькой каше, составлявших рацион заключенных с первого дня ареста на месяцы и годы. Подобный «рацион» определялся специалистами в погонах и действовал на всей необъятной территории Главного управления лагерей НКВД — от Белого моря до Охотского, от Великого Ледовитого — до рудников в горах у иранской границы. Мизерная однообразная пища убивала людей быстрей и чаще, чем пуля лагерного охранника или палка тюремного палача. Надо было видеть, с какой радостью, с загоревшимися глазами принимали заключенные уже забытые овощи из рук дающего, как быстро исчезали редис и лук в изголодавшихся ртах…
Все дни Морозов присматривался к лицам работавших. Он все еще надеялся отыскать своих знакомых по этапу, по лагерю, хотя и понимал, что за годы, прошедшие с тех пор, черты людей, конечно, изменились до неузнаваемости. Но чего на свете не бывает! Трудно, конечно, надеяться, что в этой сотне несчастных мог оказаться его знакомый по этапу. Но так хотелось, так велико было желание найти, поскольку он уже мог оказать какую-то помощь.
Теперь они с Хорошевым все больше времени проводили возле палатки ученых. Здесь возник огороженный проволокой «полигон», белели крынки асбестовых труб, врезанных в землю, стояли метеобудка и дождемер, словом, небольшая совхозная метеостанция, приборы которой лежали не только в решетчатой будке, фиксируя погоду, но и находились в деревянных футлярах на разной глубине. Уже бурили пятую скважину. Три временные скважины устроили через весь разделанный склон: хотели знать, нет ли погребенных ледяных линз.
Записи наблюдателей вызывали у агрономов большой интерес. Разделанная земля меняла свою стать. Всего через десять суток после распашки граница мерзлоты опустилась почти на полметра. А прогрев возрос на восемь градусов! И тут с верхней границы склона на новую пашню стала прибывать вода: сопка, пропитанная водой, спускала ее по талому слою почвы.
