Тур Хейердал - По следам Адама
Мы уверили Абдуллу, что скоро вода очистится и будет такой же прозрачной, как двадцать два года назад, во времена «Кон-Тики». Тогда мы проплыли восемь тысяч километров по глади Тихого океана и не увидели ни единого пятна нефти и вообще никаких свидетельств, что кроме нашей шестерки на планете есть еще хоть одна живая душа.
Таким образом, Абдулла первым предупредил нас о страшной опасности: океан подвергается загрязнению!
А он у нас один, перегородки между Атлантикой и другими океанами нет. Материки, подобно островам, поднимаются из вод единого Мирового океана.
Во все последующие дни мы только и делали, что доставали из воды сгустки нефти. Некоторые по размеру не превышали зернышка риса, другие были не меньше картофелины или апельсина и служили домом рыбам-прилипалам и крошечным крабам. А я-то предвкушал, что покажу моим новым друзьям великолепный, девственно чистый океан, знакомый мне по плаванию на плоту из бальсового дерева! Моя тревога достигла таких размеров, что я послал сообщение о нарастающем загрязнении мирового океана Генеральному секретарю ООН У Тану. Он дал нам разрешение поднять над «Ра» флаг ООН, поскольку мы хотели осуществить в миниатюре главную цель этой организации — быть единым миром в центре общего океана.
Ничем другим море Абдуллу не разочаровало. Наоборот, при первой встрече с китами он, как ни в чем не бывало, закричал:
— Гиппопотамы по левому борту!
Нам не удалось достичь цели с первой попытки. Мы были еще новичками. В двадцатом веке нашими самыми авторитетными консультантами были только каирские ученые, которые изучали древнеегипетские рисунки и фрески с изображениями тростниковых лодок, да еще африканцы народности бамбунду, сохранившие старинное мастерство плетения лодок из папируса, но жившие на озере Чад, а вовсе не на берегу, омываемом могучими океанскими волнами.
Никто из них не понимал, почему фараоны строили свои корабли в форме серпа, с высоко задранной кормой, часто даже загибавшейся внутрь. Все решили, что главным соображением здесь служила красота, загнутая корма — лишь продукт воображения строителя, плотники из Чада убрали веревку, соединявшую ее с палубой, подобно тетиве лука. Мы и не подозревали, что это решение окажется роковым. Судно сразу потеряло эластичность, не могло больше легко скользить по гребням волн, и пучки тростника, из которых оно состояло, начали расползаться. Когда мы достигли Барбадоса, стало ясно, что они скоро просто рассыплются.
Ровно через год после отплытия «Ра» в том же самом марокканском порту Сафи подошло к концу строительство «Ра II». Мы были готовы к новому штурму Атлантики.
Все члены экипажа первого «Ра» вызвались плыть снова. Абдулла из Чада, Норман из США, Юра из СССР, Карло из Италии, Джордж из Египта, Сантьяго из Мексики и ваш покорный слуга, норвежец. Но на сей раз я довел число участников до восьми и впихнул в крошечную бамбуковую хижину на тростниковой палубе еще и Кей из Японии.
Весь этот год Абдулла ждал в доме своей египетской жены. Теперь он твердо решил жениться на берберке, которую он оставил в порту в прошлый раз. И вдруг в норвежское посольство в Каире пришла телеграмма: Абдулла стал отцом! У него родился сын! Аллах сделал ему такой подарок, рядом с которым померкла перспектива путешествия в Америку. Счастливый папаша оказался в Каире со скоростью, которая посрамила бы все ракеты мира. Мы стояли на тростниковой палубе и махали ему вслед, и среди нас стоял и прощался с остающимися на земле новый член экспедиции, бербер с Атласских гор. Днем раньше будущий мореход служил носильщиком в нашем отеле в Сафи. Он тоже впервые увидел океан, только спустившись со своих Атласских гор, но он, как Абдулла, был мусульманин, а горное солнце и ветры пустыни сделали его кожу почти такой же черной.
Мадами умел читать, и в сумке у него лежали плавки, коврик для принятия солнечных ванн и Коран на арабском языке. Абдулла первым обратил внимание на загрязнение океана, поэтому Мадами получил задание ежедневно вести наблюдения за чистотой воды, а также сачок для вылавливания комков нефти. Мы снова плыли под флагом ООН, только на сей раз Генеральный секретарь сам попросил нас составить отчет о загрязнении океана и предоставить образцы мусора. Мы добросовестно собирали большие и маленькие комочки нефти на протяжении сорока трех из пятидесяти семи дней нашего путешествия через Атлантику. На сей раз мы доплыли до Барбадоса. В том же году на Первой конференции по вопросам экологии в Стокгольме Генеральный секретарь У Тан включил наш отчет в качестве приложения «А» к своему докладу.
Несмотря на отсутствие антенн НАСА, мы очень хорошо пообщались с Нилом Армстронгом в Лондоне на конгрессе Всемирного фонда дикой природы. Мы оба подтвердили, что человек живет на очень маленькой и хрупкой планете На Земле так мало суши и так много воды, что с Луны она показалась Нилу окрашенной в голубой цвет. А мировой океан, в свою очередь, оказался таким маленьким что его можно пересечь за несколько недель на тростниковой лодке без мотора. Лодке, которая плыла только чуть-чуть быстрее, чем комочки нефти.
Вода над головой
Я проснулся на крыше отеля и мутным со сна взглядом обвел панораму пустыни. Жаклин ворчала, что нельзя спать на солнце.
— Не забывай про озоновую дыру. Мир уже не тот, что во время твоего детства.
Когда мы пошли на обед, я рассказал ей, что в юности нарисовал футуристическую карикатуру: как будут выглядеть пляжи, когда люди разрушат тонкий слой земной атмосферы. Тогда никто и не слышал о движении «зеленых». Но работы некоторых ученых заронили мне в душу подозрение, что война человека с природой может нарушить тонкий атмосферный баланс, установившийся благодаря деятельности океанского планктона и первобытных лесов задолго до появления гомо сапиенс.
— Как ты мог думать о таких вещах вместо результатов чемпионата Норвегии по футболу? — поразилась Жаклин. Все пять лет нашего знакомства она полагала, что я относительно нормален.
Почему мои мысли текли в подобном русле? Непростой вопрос. Вернувшись на крышу, мы передвинули шезлонги в тень, и Жаклин заснула быстрее, чем я смог сформулировать ответ.
Я чувствовал себя таким отдохнувшим, что мог обойтись без моей обычной десятиминутной послеобеденной сиесты. Вместо этого я лежал и смотрел на птиц, парящих под синим полотном неба, как в дни моего детства, когда мир казался вечным и бескрайним. Тогда никто никуда не спешил, кроме, возможно, меня, когда я опаздывал в школу. И еще мне приходилось почти бежать, чтобы не отстать от отца в те редкие случаи, когда мне позволялось сопровождать его в контору на пивоварне. Но он-то быстро шел, помахивая палкой, только для того, чтобы поддерживать форму и хорошо выглядеть в глазах встречных, которых он приветствовал, поднося к шляпе кончики пальцев. Он тоже не спешил.
