Вячеслав Кондратьев - Сашка
- Я слушаю. - Комбат отпил из кружки.
Сашка вздохнул еще раз и громко начал с того, как обрушили на них немцы утром огонь невиданной силы, как...
- Тише, - перебил капитан, поморщившись.
Это сбило Сашку, и он скомкал все остальное - как навалилась неожиданно немецкая разведка, как пришлось, опасаясь окружения, отойти за овсянниковский овраг...
Тут комбат позвал к столу и велел показать на карте, откуда пришла разведка. Сашка показал и, закончив доклад, передал рапорт ротного.
Комбат прочитал записку, вскинулся вдруг, поднялся резко во весь рост, стукнувшись головой о потолок, выругался и, ударив кулаком по столу, закричал:
- Разини! Своего проморгали! А вы тут заливаете - выбили, отбили, в плен взяли... А своего упустили! Судить буду ротного! Судить! - Он опустился на стул, хлебнул еще из кружки, сминая беломорину, сломал ее, взял другую, закурил и уставился на немца.
Тот вытянулся по-солдатски и вначале глядел на комбата прямо, но потом, не выдержав упорного, тяжелого капитанова взгляда, вздрогнул, потупился и отвел глаза.
Капитан тем временем поднялся, вышел из-за стола и медленно надвигался на немца. Сашка глянул на комбата, на побелевшие его глаза, на сведенные губы, и пробрала его дрожь - такого взгляда не видел он у людей никогда.
- Немец... - прохрипел капитан, подойдя вплотную. - Вот ты каков, немец... - Тот отшатнулся.
Комбат не переставал смотреть на немца немигающими мутными глазами, пока тот не отступил назад, прижатый взглядом капитана к стене блиндажа.
- Сейчас ты мне все расскажешь, фашист, все... - продолжал капитан. Толик! Где разговорник? - Ординарец бросился к топчану, вынул из-под матраца русско-немецкий словарь и подал комбату. Тот отошел к столу, сел и буркнул: Выйдите оба!
Сашка вышел из блиндажа, мало сказать, расстроенный, а прямо-таки ошарашенный. Не так все вышло, как думалось. А думалось, порадуется комбат "языку", похвалит Сашку, поблагодарит. Не исключал он и стопочку преподнесенную и обещание награды... Ан нет, по-другому все обернулось. И за ротного беспокойно стало, неужто и вправду судить будут? Сержант же подвел, не смог с перепугу людей сосчитать. Кабы хватились сразу, разве отдали бы? Поднялись бы в атаку, отбили бы Сашкиного напарника... Да... и комбат нехорош сегодня...
Начальство Сашка уважал. И не только потому, что большинство командиров были старше его по возрасту, но и потому, что понял он за два года кадровой в армии без этого нельзя. И теперь ему было неловко за комбата, что не в своем он виде, хотя горе его понимал... Понимал он и ненавидящий взгляд комбата, сверливший немца, хотя у самого Сашки ненависть к фашистам почему-то не переносилась на этого вот пленного...
Вот когда поднялись они из-под взгорка - серые, страшные, нелюди какие-то, это были враги! Их-то Сашка готов был давить и уничтожать безжалостно! Но, когда брал он этого фрица, дрался с ним, ощущая тепло его тела, силу мышц, показался он Сашке обыкновенным человеком, таким же солдатом, как и он, только одетым в другую форму, только одураченным и обманутым... Потому и мог разговаривать с ним по-человечески, принимать сигареты, курить вместе...
Привалившись на бревнах около блиндажа, опять Сашка почувствовал, как сморила его усталость - обмякло тело, залипли веки, зазевалось. И захотелось ему растянуться прямо тут и вздремнуть хоть минутно. Сказались и ночь неспаная, и напряг во время обстрела, и драка с немцем из последних сил... Чуток попротивившись сну, он все же не выдержал, прикрыл глаза и провалился, ушел от тягомотины этого утра.
Очнулся он, когда тряхнул его за плечо комбатовский ординарец:
- Слушай! Хватит дрыхнуть! Не говорит твой немец ничего. Понял? Ни номера части, ни расположения. Ничего, сука, не говорит.
Из блиндажа неясно раздавался хриплый капитанов голос, кричавший на немца.
Сашка протер глаза.
- Он и ротному ничего не сказал. Такой немец... - проговорил Сашка, подавляя зевоту.
- Ничего, - продолжал Толик. - У капитана заговорит. А не расколется - к стенке!
- Чего городишь? - уже проснувшись окончательно, встревожился Сашка.
- А чего с ним цацкаться? Раз молчит, туда ему и дорога.
- А ты бы заговорил, если бы в плен попал?
- Чего равняешь?
- Так он тоже присягу небось принимал.
- Кому? - возмутился Толик. - Гитлеру-гаду! Ты что-то запутался, герой, он снисходительно похлопал Сашку по спине. - Нельзя нас с ними равнять. Понял?
- Именно, - сказал Сашка. - Раз они гады, значит, и мы такими должны быть? Так, что ли, по-твоему? Ты листовки наши для немцев читал?
- Нет.
- То-то и оно. А там написано: обеспечена жизнь и возвращение на родину после войны. Вот так.
- Так это если добровольно сдастся, если расскажет все. А этого ты в бою взял, и говорить он, сука, ничего не желает.
- Ладно, дай покурить лучше. Труха у меня одна, - попросил Сашка, а у самого зависло в сердце что-то тяжелое от этого разговора.
- Держи, - Толик протянул туго набитый кисет с вышитой надписью "Бей фашистов".
- У вас тут с табачком, видать, получше.
Сашка оторвал газетки побольше и махры прихватил не стесняясь. Цигарка свернулась на славу, раза три можно прикладываться.
- Фриц сигаретами угощал, но не тот табачок, до души не доходит, - добавил Сашка, затянувшись во всю силу, и, выдыхнув дым, спросил: - Откуда кисет такой?
- Подарок из тыла. Прислали тут посылочки с Урала.
- До нас что-то не дошло, - заметил Сашка, возвращая кисет, а потом спросил: - Много капитан выпил?
- По нему не поймешь. Как Катю вчера утром похоронили, так и начал. И ночью не спал, небось подкреплялся.
- Как убило-то?
- Шла из штаба в блиндаж, и убило... У нас здесь тоже потерь хватает.
- Ну, с нашими-то не сравнить.
- Не скажи... Вы сами виноваты, капитан говорит, окопов вырыть не можете.
- Тебя бы туда. Рассуждать легко, а мы еле ноги таскаем, не до рытья, стало Сашке обидно. Что они, враги себе? Кабы могли, разве не выкопали бы?
Никто на передовой особо в душу к Сашке не лез, никто особо не интересовался, что чувствует, что переживает рядовой боец Сашка, не до того было. Только одно и слышал: Сашка - туда, Сашка сюда! Сашка, бегом в штаб с донесением! Сашка, помоги раненого нести! Сашка, этой ночью придется в разведку! Сашка, бери ручной пулемет!
Только ротный, бывало, перед тем как приказать что-нибудь, хлопал Сашку по плечу и говорил: "Надо, Сашок. Понимаешь, надо". И Сашка понимал - надо, и делал все, что приказано, как следует.
Но на все, что тут делалось и делается, было у него свое суждение. Видел он - не слепой же - промашки начальства, и большого и малого, замечал и у ротного своего, к которому всей душой, и ошибки, и недогадки... И с распутицей этой, на которую теперь все валят, что-то не так. Разве весна негаданная пришла? Разве зимой припасов нельзя было заготовить? Просто худо пока все, недохват во всем, и воевать, видать, не научились еще. Но в том, что вскорости все изменится к лучшему, Сашка ни на минуту не сомневался.
