Иван Пстыго - На боевом курсе
А полк то и дело менял полевые аэродромы, площадки: Яготин, Борисполь, затем Бровары, после чего опять Яготин. Из Яготина опять в Лубны, из Лубен перелетели на Голубовку, что под Прилуками. Летчики от постоянных перелетов в общем не страдали. А вот нашим техникам, мотористам - тем доставалось. Они ведь переезжали на машинах. Не было машин - пешком добирались. И это сутками, с аэродрома на аэродром... Бывало доберутся до места, а полка уже здесь нет. Снова переезды, переходы.
В очередной полет с аэродрома Голубовка под Прилуками в боевую группу включили и меня. Штурманом ко мне приставили лейтенанта Купчика. Группа была небольшая. Я, помню, шел на левом фланге. Смотрим в районе цели носятся на большой скорости незнакомые истребители. Ме-109 мы уже хорошо знали, а тут какие-то незнакомые. Переговариваемся со штурманом, что, мол, за самолет такой. Гляжу, идет на нас в атаку. Я прошу штурмана передавать мне дистанцию до атакующего самолета и отражать атаку противника. И вот, как только услышал нашу ответную очередь, не ожидая доклада, делаю резкий маневр вправо и со скольжением пытаюсь уйти из-под удара. Но, кажется поздно: истребитель достал нас.
Летчик никогда не бросит свой самолет, пока он жив, пока тянет мотор. Тогда я долетел на аэродром, зашел на посадку, выпустил шасси, но что-то мне мешало, что-то вызывало сомнения. У штурмана в кабине были щели, через которые просматривались стойки шасси в выпущенном состоянии. Колес через эти щели не видно. И вот штурман докладывает:
- Шасси выпущено.
По своей световой и механической сигнализации шасси тоже выпущено, поэтому иду на посадку. Приземляюсь и вдруг слышу необычные, резкие толчки с левой стороны. Наконец торможение, машина энергично разворачивается на 180 градусов. Я быстро выключил мотор, выскакиваю из кабины и вижу, что самолет стоит на одном правом колесе. Левое напрочь отбито от стойки и упало на землю, видимо еще при выпуске шасси, в воздухе.
До войны считалось, что подобная посадка практически невозможна.
А от атаки противника мы с Купчиком тогда довольно легко отделались. Ведь тот, который атаковал нас, был самый скоростной истребитель Германии "Хейнкель-113". Он не пошел в массовое производство, потому, что система охлаждения мотора была паровая. Паровые охладительные трубы и трубочки были смонтированы внутри по всему крылу, в связи с чем истребитель оказался очень уязвим и маложивуч. Попадание пули выводило из строя паровое охлаждение, а вслед за этим и мотор.
Больше я и мои товарищи с Хе-113 ни на земле, ни в воздухе не встречались. Немцы перестали его изготовлять.
Но вот мы оставили Голубовку - перелетели в Петривцы. Обстановка здесь была тревожная. Несколько дней назад враг форсировал Днепр и с двух сторон прорывался в район Миргорода: одна ударная группировка противника из района Чернигова, другая - из Кременчуга. А Петривцы как раз под Миргородом. То есть там где позже враг замкнул кольцо, окружив киевскую группировку наших войск.
Сидим на аэродроме. И вдруг замечаем, что на горизонте танки и мотоциклы. Конечно, немецкие. Очевидно, подошли разведывательные подразделения южной, кременчугской, группировки противника. Невольно началась суматоха, еще вот-вот и паника. Командир полка Родякин, начальник штаба Савинов, оба бледные как полотно, жестко и четко отдают приказания, вплоть до того, что каждому летчику называют номер его самолета.
- Пстыго! Номер семь!
Бегу к "семерке". Штурман уже в машине.
- Все проверил?..
- Тикать будем!
Подбежал к самолету техник звена:
- Товарищ командир, а меня оставите?
Кричу ему:
- Садись!
Тут кто-то еще из техсостава:
- Товарищ командир а меня - на погибель?
- Живо садись!
Пока с парашютом возился четверых посадил в штурманскую кабину. На взлете хвост машины поднял с трудом, еле оторвался от земли, но летим.
Прилетели в Полтаву. На аэродроме, гляжу, лежит крест из белых полотнищ. А с летного поля красными ракетами сигналят - взять не можем. Посадка запрещена. Правда, дают направление, куда дальше следовать.
Садимся на поле рядом с населенным пунктом Выська. В какой именно Выське то ли в Средней, то ли в Большой, то ли в Нижней - там этих Высек с десяток! сейчас уже не помню. Здесь узнаем, что после упорных и ожесточенных боев наши войска оставили Киев.
Мы были подавлены отходом своих войск. Каждый был взвинчен до такой степени, что друзья могли поцапаться из-за любой мелочи.
Теперь с высоты своего возраста и военного опыта хочу отметить грубый просчет в довоенном воспитании бойцов и командиров. Мы не имели реального представления о положении вещей, о мощи той же германской армии, с которой столкнулись, на вооружение которой работала вся Европа. Даже когда оставили Киев, я и мои товарищи искренне думали, что враг наступает только здесь, а вот в другом месте его бьем мы, что наши танки наверняка уже где-то под Берлином.
И те бодренькие песни мы еще не забыли, они еще нас вдохновляли:
И на вражьей земле
Мы врага разобьем
Малой кровью,
Могучим ударом...
Лишь после сдачи Киева и Харькова наши головы наконец-то протрезвели. И мы отбросили пустые иллюзии.
Наш 211 бомбардировочный понес большие потери. От всего полка осталось лишь одиннадцать самолетов. Изуродованных, побитых...
И тогда полк отослали в среднюю полосу России, в Балашов, на переформирование. Оттуда часть летчиков направили в другие части, а остальных, в том числе и меня, посадили изучать новый самолет- штурмовик Ил-2.
О самолете этом в то время уже ходила добрая слава. Бронированный, он имел хорошую маневренность. Развиваемая им скорость у земли - более 400 километров в час - позволяла стремительно атаковать наземные цели., а надежная броня защищала летчика и машину от огня противника, повышала его живучесть. Две пушки калибром 23 миллиметра и два скорострельных пулемета делали Ил-2 боевым и грозным оружием на поле боя. Штурмовик имел солидную бомбовую нагрузку - до 400 килограммов и восемь направляющих балок для подвески эрэсов - реактивных снарядов.
Именно о такой машине и мечтали летчики - с хорошей маневренностью, скоростью, крепкой защитой и мощной ударной силой.
Когда мы приступили к изучению штурмовика, ни одного "живого" самолета этого типа в Балашове не было. Постигали суть машины лишь по описаниям да схемам с картинками. Досадовали, конечно, но послабления себе не давали. И с выводами не спешили. Делились сомнениями. Дотошно относились ко всякого рода мелочам: войны нам уже крепенько кое-что втолковала.
Это походило, пожалуй, на то, как понюхавший пороху ратник примерял бы доспехи и выбирал булаву для следующей битвы. Нет, скорее, выбирал не оружие, а верного коня: и зубы смотрит, и холку, и норов без внимания не оставлен.
