Иван Пстыго - На боевом курсе
- Кто?
- Генерал Осипенко. Я был у него.
- Нет никто ничего не сообщал. Да я ведь часто ни с кем связи не имею. А потом, знаешь, мы уже переданы другой дивизии...
Родякин распорядился, что бы все мы отправились отдыхать. Отоспаться за все эти сутки, конечно, не мешало. Но я еще представился комэску Гудзенко, а выходя от него, столкнулся с адъютантом эскадрильи лейтенантом Носовым. Николай испугался:
- Ты откуда?
Я пояснил.
- Каюсь, Иван, виноват...
- Грешен - выкладывай!
- Стыдно сказать. Собрал я твои пожитки, завернул в прорезиненный летний плащ, обшил полотном и отослал твоим родителям с запиской, мол, сын ваш не вернулся с боевого задания.
Так я был впервые похоронен заживо. Но что я мог сказать нашему адъютанту?
- Теперь многое прощается, Коля. А наперед, заказываю, воздержись до срока землей - то меня засыпать, - только и сказал.
Само собой, тут же написал родным большое и обстоятельное письмо: дескать, произошло недоразумение, и хотя меня действительно подбили, но я жив и еще повоюю
Отец у меня грамотный был, а мать малограмотная. Как потом рассказывали, принес им деревенский почтальон мой треугольник - отец сразу убедился, что почерк сына. Успокоился. А мать нив какую не верит, думает - подделка: товарищи, твердит, постарались.
Я вслед второй треугольнику, третий. Залечил таки - ее скорбящее сердце.
Мы не раз слышали и читали, как отважные железнодорожники растаскивали горящие вагоны и спасали оружие, боеприпасы, народное добро. Мы знаем о героизме машинистов, выводящих целые составы с горящих станций или проводящих свои поезда через горящую станцию. Но история, о которой я хочу рассказать, редкая, если не единственная.
Наш полк работал с полевой площадки близ большого украинского села Иван-город. Меня вызвал майор Родякин и дал поручение срочно доставить к командиру соседней части в Христиновку одного штабного работника.
Христиновка - крупная железнодорожная станция. Прилетели туда. Штабник понес пакет. Пока он ходил, я разговорился с техниками местного полка. Они-то и рассказали мне об удивительном событии.
Дня за два-три до этого эшелон открытых платформ с самолетами И-16 пришел к ним на станцию. У самолетов были отстыкованы крылья, за фюзеляж машины прочно прикреплялись к платформе. Стояли они моторами назад по ходу поезда. Вскоре по прибытию эшелона группа немецких самолетов начала бомбить станцию. Загорелись вагоны соседних эшелонов. Техники, сопровождавшие эшелоны, решили спасти боевые машины. А как спасти? Вот тут-то и сработала русская смекалка. Запустили несколько моторов и на полных оборотах стронули ( самое трудное стронуть с места), а затем и вывели весь эшелон за пределы горящей станции.
Мы гордились подвигом техников. А потом он остался как то втуне, его забыли. Но ведь хорошо известно - не все подвиги задокументированы. Тешу себя надеждой, что, может быть прочитав мою книгу, откликнется кто-то из тех, кто собственными глазами видел это событие. Люди, спасшие несколько десятков самолетов, - это конечно тоже герои. Их подвиг должна знать вся страна.
Однако вернемся к боевой работе. Летчиков, оставшихся без самолетов, во многих полках называли "безлошадными". Таковых с каждым днем становилось все больше и у нас. Мы ходили дежурными по аэродрому. Выпускали группы на задание, принимали их. Выпускать всегда проще. Принимать - сложнее: количество взлетов друзей часто превышало число посадок...
Как-то я дежурил по аэродрому. Вдруг садится незнакомый самолетик. Летчики еще, помню, заспорили6 что это за машина такая? Одним кажется Р-5. Другие склоняются к утверждению, что У-2. Одни ошиблись, и другие не угадали. Оказалось польский самолет PZL. Прилетел на нем заместитель командира дивизии подполковник Кулдин.
Минут через пятнадцать меня вызывает майор Родякин. Вижу командир полка и подполковник чем-то сильно озабочены.
- Положение тяжелое, лейтенант Пстыго, - начал Родякин. - Мы вынуждены отойти в тыл. Но имеем на то права без разрешения командира дивизии. Даже его заместитель сейчас выручить не может.
- Ну да, - смеется Кулдин. - Вы улетите, а я ищи ветра в поле. - И уже всерьез: - Надо отвезти мою записку командиру дивизии. Ты, лейтенант, летать умеешь?
- Он хороший летчик, не сомневайся, говорит Родякин, и вместе мы идем к незнакомому самолету.
- Товарищ подполковник, такую машину впервые вижу, - замечаю я, теперь уже поняв, что записку доставлять придется на этом аппарате, а летные законы запрещают летать таким образом.
- Невелика беда.
- Да как же я на ней полечу?
Кулдин удивленно посмотрел на Родякина:
- А ты говорил, что хороший летчик. Какой он к черту летчик! Тут же и напугался.
- Никак нет! - опомнился я - Вы мне только покажите, что куда на этом самолете.
- Это другой разговор. Полезай в кабину!
Забрался я в кабину. Подполковник за несколько минут кое-что объяснил мне и сказал:
- Обучен, если смекалистый!..
Вырулил я, взлетел. Минут сорок был в воздухе. Пришел на заданный аэродром.
Произвел посадку. Командир дивизии принял записку, написал ответ, и я вернулся.
- Учти лейтенант многое на войне придется делать впервые, - заметил мне Кулдин, и я не раз вспоминал потом эти слова заместителя командира дивизии. Они были пророческими.
Наш полк стоял на аэродроме под Борисполем. Мы летали бомбить войска противника западнее и юго-западнее Киева. И вот как-то на нас навалилась большая группа Ме-109. Немцам удалось подбить два наших самолета. Группа рассыпалась. Вижу, остался один. Что делать? Я уже знал как атакуют Ме-109. Впереди Киев. Решаю снизится до предельно низкой высоты и с маневрированием уйти от преследования.
Несутся крыши старинного города где-то уже выше моей машины, а я все прижимаю и прижимаю ее к земле. Оторвался все-таки от "мессеров".
- Как ты уцелел, как ушел от "мессеров"? - спрашивали потом ребята.
Я полушутя отвечал:
- Да в Киеве над Крещатиком летел ниже домов. Немцы, видимо решили, что я сам разобьюсь, вот и отстали...
В тот период пришлось мне летать на боевые задания с разными штурманами на "безхозных" самолетах, то есть на тех, где летчики, а чаще штурманы были ранены. Чаще всего мы бомбили скопление войск противника на привалах, на заправке техники. Тут удары были достаточно эффективны. Менее результативно было бомбометание на дорогах. Дорога - ниточка, легко и промазать. Летали, конечно, и на переправы, и на другие цели. Словом делали свое тяжкое, но нужное дело.
В те дни произошло большое событие в моей жизни. Партбюро полка посчитало, что я достоин быть коммунистом. Созвали собрание. Я изложил биографию - что там излагать было! Потом выступили мои товарищи. Заявили, что доверяют мне, и приняли в члены партии. Казалось бы, что изменилось. И все-таки изменилось. Ответственность моя возросла. За все, за все...
