Мятежный ангел - Кустурица Эмир
«Маленькая великая мышка! Попробуй я рассмешить публику так, как она!»
Одетый как главный герой фильма Мельеса, Петер подошел к краю платформы. Настала тишина, которой может добиться лишь человек, готовый рисковать жизнью. Шум города будто вибрировал под голосом ведущего:
— С самого детства Петр Апостол Спелеолог бросает вызов силе тяготения. В двести тридцать четвертый раз за свою сценическую карьеру он пройдет по канату, и сегодня — от одного до другого края знаменитой крепости. Одно лишь неверное движение способно низвергнуть его в адские пределы смерти. Его искусство вызывает у нас адреналиновый шторм. Подобно большинству людей, он хотел бы попасть в рай, но мысль о смерти даже не приходит ему в голову! Он раскалывает внутреннюю тишину вселенной.
«Напыщенный осел!» — подумал Петер и стал ждать, пока волнение публики уляжется. Ни дуновения ветерка! Он поднял балансир на высоту груди и ступил на канат. Шаг, еще один. Как всегда, было важно сохранять видение «игры»: впереди — канат во всю длину, на нем — его ноги, а за стенами крепости мерцают огни города. Из всей этой картинки он отчетливо различал только свои туфли. Необходимо было видеть и незримое. И он видел. Однако никакой движущийся предмет, кроме его собственных ног, не должен был попадать в фокус его внимания. Внутри себя он удерживал панораму всего того, что находилось за пределами каната. Как всегда, он и теперь оживил в памяти эпизод из «Гражданина Кейна» и кадр с лицом Орсона Уэллса, а еще — окно в свое детство.
Шаг за шагом, картина перед ним отчетлива; он продвигается миллиметр за миллиметром, не останавливаясь. В таких случаях его мысли где-то далеко: должен ли человек полностью избавиться от демонов? Если он станет чист, как солнце, если отречется от реальности — никогда больше не заденет на ходу плечом живого человека. Чтобы не принять или не передать демона. Мы впускаем в себя злых духов, убежденные в том, что это прививка против человеческой слабости. Довольно лишь раз преступить черту — и все, демон внутри, ты уже не один. Он отлучается, потом является опять, ты исповедуешься, признаешь за собой грех, но не успеешь расцеловать врата храма, как жизнь снова втаптывает тебя в грязь.
«Может ли человек, который освободился от внутренних демонов, дойти до конца каната? Демона нужно держать за нос, за ухо, пинать его в зад, но жить без страстей невозможно. Гомер называл Бога демоном, я зову его Христом. Разве одиночество — не итог охоты на демонов? Можно ли навсегда избавиться от злых духов, или это возможно, только если превратить свою жизнь в непрерывную молитву? Можно ли посметь полностью освободиться от злых духов?»
«Если им суждено исчезнуть, канат под ногами необязателен».
Его сковал животный страх. «Почему люди вон там, внизу, стоят и смотрят, получится ли у меня дойти до конца каната, или я погибну прямо перед этими рожами? Сборище извращенных хамов, которым лишь бы похныкать хором, когда из разбитого черепа гладиатора хлынет кровь! Неужто им не достаточно драмы повседневности и не хватает напряжения? Они смотрят на меня, чтобы расслабиться. Демоны все до единого. Все слова, которые я написал, все фразы, все книги и наброски отодвигали конец жизни. То, что я делаю, — это лишь флирт со смертью или насмешка над последним возмездием, ожидающим в итоге каждого? Мысль застряла, как тот поезд на Кордову, что вечно тормозил на перегонах. Нельзя сравнивать акробатов с художниками: первые играют с жизнью, а вторые — сами с собой».
«Я принадлежу и к тем, и к другим».
Он не знал наверняка, было ли это проявлением жалости к себе или пустой бравадой.
И продолжал считать: 176, 177, 178. Когда он произнес «179», прямо перед его носом пролетел комар и стал виться у правого уха.
«Быть может, накануне вечером мои мысли блуждали над бурным морем?»
Как противостоять злому духу, принявшему белковую форму? Он решил уподобиться рыбе: открыл рот и тотчас захлопнул его. Лязг зубов отскочил от барабанных перепонок. Петер надеялся, что комар проглочен. Но нет, злой дух все звенел, и этот звук стрекотом вертолетного винта рассеивался вокруг его головы и своей нарочитой неровностью сбивал с ритма.
«Вот гад! — подумал Петер. — Хоть бы уж не вернулся». И тут комар укусил его в шею; Петер сосредоточил взгляд на канате и понял, что целостное видение картины утеряно.
«Не видишь, что мне не видно?» — говорил Петер комару, который впивался ему в плоть. Отсчитал двухсотый шаг. Ноги по-прежнему подчинялись ему, но на следующем шаге он промахнулся на целый сантиметр. Закрыв глаза, крепче сжал балансир и сглотнул, желудок свело, начались спазмы, они все усиливались, накатывая волнами, — казалось, он проглотил кусок мела, который до капли высосал жидкость из организма. Только бы не закашляться. Перед закрытыми глазами — лишь шаги, один, другой, третий…
И вдруг — чудо! Он избавился от демона; комар вдосталь напился крови, способность видеть вернулась! Звезда лила с неба свет, и, проникая сквозь черную повязку на глазах, этот свет возвращал утраченную зоркость, которая зрила даже тогда, когда ничего не видно. Еще шаг, и второй, и третий… канат остался позади, картинку у него за спиной словно разрезали ножницами. Все вернулось к обыденности, и он почувствовал то, что чувствует всякий, кто идет по улице и отслеживает свой маршрут на экране айфона; ему казалось, что так же успокаивается сибирский тигр, растерзав косулю, или пустельга, пикирующая на змею со скоростью триста километров в час, чтобы разодрать ее когтями.
Дойдя до конца каната, он ступил на платформу, снял с глаз повязку, услышал аплодисменты и посмотрел на толпу, словно то была группа туристов, которую он в обличье экскурсовода провел сквозь туннель страха. Он уже не глядел на этих людей с презрением. Ему показалось, что с миланского кафедрального собора валятся фигуры демонов. Посмотрел на звезду, без которой этим вечером вряд ли все закончилось бы благополучно. Ловя глазами свет ее неострых лучей, вытряхивал из уха застрявший там отголосок комариного писка, и в этот миг звезда сорвалась с неба. Петер наблюдал за ее странствием сквозь океанскую толщу и, когда звезда коснулась песчаного дна, увидел, что ее сияние не угасло. От звезды шел свет, самки морских обитателей заметили ее и поспешили отложить икринки на ее лучах. На дне океана теперь могла зародиться новая жизнь.
Ведет ли наука к истине?
В «Гранд Отеле» Стокгольма мы приветствовали первый снег! На вешалках в холодных номерах отвисались мятые фраки и вечерние платья, а в баре сидели друзья Хандке в ожидании трансфера в институт, где должна была состояться лекция — Нобелевская литературная литургия.
Петер смотрел на снег.
Он был похож на мальчишку в кинозале, поглощенного острым сюжетом, хотя вид из окна закрывало ровное полотно белых хлопьев. То и дело переводя взгляд на друзей, он молча указывал им на уличный фонарь, вокруг которого вился снег, и порой от этого приятно кружилась голова. Свет фонаря рисовал тени на лице писателя, снежные хлопья терялись вдалеке, в темной глубине, у порта, где корабли выстроились в ряд подобно нобелевскому «войску», чествующему лауреата. Корабли знали, что Петеру Хандке хватит жизни, чтобы удержать в равновесии свойственный ему дух противоречия, а его сильная воля — залог того, что он не нарушит своих принципов. Все остальное, все проблемы со временем превратятся в легкий осадок.
Он думал о том, что опасный танец на канате на самом деле был компасом в руке Бога, который, не открывая этого, дал ориентир его чуткой натуре, когда ожидания оказались неоправданными, дружба утрачена и грозила политическая анафема. Хождение по канату было движением вдоль границы, на которой жизнь и смерть становились верными союзницами, ведь без смерти не было бы ни жизни, ни адреналина, при нехватке которого эта самая жизнь не смогла бы совершить очередного шага.
Петер всегда старался смирять свои юношеские порывы. Тем вечером он походил на человека, который прислушивается к чему-то; может быть, это был голос разгневанного отца или жестокого отчима, плач одноглазого дяди, который не решается открыть матери ужасную правду о судьбе ее другого брата, погибшего на восточном фронте. То были мысли, те самые странницы, которые в единый миг заставляют человека прийти к заключению: в человеческой жизни спасение достигается не только через добродетель. Жизнь часто испытывает нас на прочность, подводя к пределу выносливости, и тогда нам открывается то, во что мы не верили: в равновесии нас держат демонические силы.
