Феликс Медведев - Мои Великие старики
В судьбе Козина было много загадок. Одна из них: почему, получив свободу в 50-х годах и вновь обретя ее после второй отсидки в 60-х, коренной петербуржец не покинул холодный далекий край. Ведь, отбыв сроки, с Колымы немедленно уехали Георгий Жженов, Эдди Рознер, Леонид Варпаховский, Василий Шухаев. Судьба дала Козину долгий срок на этой земле – он умер 19 декабря 1994 года на 92-м году жизни, и обожаемый публикой артист, король сцены, мог бы наслаждаться славой, почетом, жизненными благами в родном городе. Козин пел до глубокой старости, конечно, голос был не тот, но обаяние, артистизм, высочайшее профессиональное мастерство собирали полные магаданские залы.
Сегодня трудно объяснить затворничество Козина в местах, отстоящих от Москвы на целых восемь часовых поясов. Не хотел унижаться в просьбах и поклонах, не желал возвращаться туда, где прошли счастливые годы его творческой карьеры, боялся переменить климат, к которому привык за полвека колымского бытия, не хотел бросать людей, которые стали для него родными? Когда его звали в какой-нибудь город, отвечал: «Приезжайте ко мне сами». И многие приезжали. Если начать перечислять имена, то у Козина перебывал весь цвет советской российской эстрады. В 1973 году в Магадан приезжал Махмуд Эсамбаев, которого все знатные люди города звали к себе. Но он остановился у Козина, в его крохотном закутке.
Так что Козин не чувствовал забвения. А касательно того, что ему не дали «народного», Вадим Алексеевич остроумно замечал: «Я не рвусь в народные, это все равно, что солдату в 50 лет присваивать звание старшины. А вот если бы меня выбрали почетным гражданином Магадана, тогда другое дело». И еще Козин завещал, чтобы после смерти его прах развеяли над Магаданом.
Пугачеву не любил за «хроническое несмыкание связок»
Судьба этого талантливого артиста всегда меня волновала. Но узнать что-то о нем было трудно, единственный источник – народная молва, сплетни, воспоминания. В мае 1944 года имя певца исчезло с афиш, граммофонные пластинки перестали продаваться в магазинах, голос больше не звучал в передачах Всесоюзного радио. На имя опального артиста было наложено табу. Так продолжалось до горбачевской перестройки, пока в прессе не появилась публикация о знаменитом магаданском сидельце. Из нее меломаны и узнали, что певец, оказывается, жив, но место его прописки по-прежнему Магадан.
Это известие еще больше распалило интерес поклонников к его необычной, трагической биографии.
Автором одной из публикаций в 80-х годах стал Игорь Дудинский, который был хорошо знаком с Козиным по Магадану. Но по тону его статьи я чувствовал какую-то недоговоренность, казалось, что автор что-то скрывает. Его можно было понять – тогда ведь гласность только начиналась. И я решил позвонить коллеге и попросить дополнить написанное им когда-то.
– Ну, во-первых, как я оказался в Магадане? Просто и категорично: возможно, как и Козин – где-то чего-то брякнул про партию и правительство, донесли, вот и загремел в ссылку на край света. Было это в начале 70-х. А раз оказался в Магадане, значит, окажешься и у Козина. Познакомившись с ним, каждую неделю я стал бывать у него дома, в небольшой комнатенке, вмещавшей человек 10–12. Козин был уже на свободе, эдаким вольнопоселенцем, всех заметных магаданцев уже знал, а каждый новый гость из столицы искренне его радовал. Визитеры приносили выпивку, закуску и, что тут сказать – шла обычная пьянка: с воспоминаниями, песнями Вадима Алексеевича за стареньким пианино, лобызаниями, творческими прожектами, перемыванием косточек тогдашней эстраде. Козин, к примеру, не любил Аллу Пугачеву и постоянно повторял, что у нее «хроническое несмыкание связок». Возмущался Майей Плисецкой – как это можно танцевать Гоголя. Зато любил стихи Андрея Дементьева, которые перекладывал на музыку и с удовольствием исполнял. Андрей, уже бывший тогда главным редактором журнала «Юность», о козинской любви к нему не знал, и когда я при встрече рассказал ему об этом, он, как мне показалось, смутился. Еще бы, имя певца было в запрете.
До глубокой старости артист был в форме и регулярно давал концерты и ездил с бригадами на «чес». Жить-то надо было на что-то.
Каждый вечер мы выбирали так называемую Матильду – главу стола, который и руководил действом. Здесь же среди нас, мы об этом догадывались, пьянствовали и гэбэшники, они были приставлены к Козину пожизненно. А первый арест, как я слышал, был провокацией ГБ – бериевцы подсунули ему мальчонку, с которым певца и застукали.
Насчет деликатной темы могу сказать: вроде бы все считали, что он «голубой». С лицами мужского пола он общался, на мой взгляд, чаще и охотнее. Был с ними ласков, говорлив. Меня звал Игорчиком.
Вадим Козин со своим любимым котом Бульдозером. Магадан, март 1982 г.
А вот что мне рассказала известная артистка эстрады Клара Новикова, которая тоже гостила у певца:
– Я была у Козина незадолго до его смерти. Приехав на гастроли в Магадан, сама напросилась в дом к главной достопримечательности Колымского края. Певец был уже в преклонном возрасте и мало кого принимал. Помню небольшую квартирку, которая была, собственно, музеем Козина, а он – его живым экспонатом. На стене висели портреты, фотографии хозяина, а также любимых им кошек. Повсюду были любопытные безделушки. У стены стоял большой рояль, подаренный ему Иосифом Кобзоном.
Не знаю, каким он был раньше, но предо мной предстал довольно капризный обиженный старик. Первое, о чем спросил он меня прямо с порога, принесла ли я чего-нибудь выпить. Я сказала, что шампанское. «Фу, гадость, я пью только водку». Меня предупредили, чтобы я никоим образом не пила у него из так называемой адмиральской бутылки, если он будет потчевать. Я видела эту огромную зеленую тару, в которую он якобы после гостей сливал все ликероводочные остатки из стаканов. Образовавшейся гремучей смесью Козин угощал следующих визитеров.
Обут он был в валенки, на плечах – когда-то модный малиновый пиджак, в который почему-то было воткнуто множество булавок. «К Клавдии Новиковой имеешь отношение?» – спросил он довольно грубо. Я говорю: «Нет». – «А жаль, звезда своего времени, опереточная певица». По его просьбе я исполнила монолог. Когда я попросила в ответ что-нибудь спеть, долго капризничал, отнекивался. «Не буду, не буду, я сказал, не буду», – гримасничал, топал ногами, ругался. Потом все-таки спел. О своей жизни он так ничего и не рассказал…
Поведал мне сокровенное о Козине и фоторепортер Борис Заянчковский. Оказавшись в Магадане, он много снимал его.
– Козин не сразу разрешил фотографировать его. Ссылался на плохое настроение, на недомогание. А снимки ему были очень нужны: десятки, сотни поклонников не только в СССР, но и в разных странах, узнав, что он жив, просили его фотоизображение. И мы подружились. Человеком он и вправду был сложным. Мне казалось, что он и пострадал из-за своего характера… Но приезжавшие из Москвы артисты сначала шли не в филармонию, а к Козину. Надо сказать, что не все безбоязненно навещали любопытную, но опальную персону. Мне кажется, что приехавшая однажды в Магадан Людмила Гурченко, которую я сам пригласил от имени Вадима Алексеевича навестить его, деликатно, но твердо отказалась.
