Евгений Решин - Генерал Карбышев
Концлагерь имел так называемый «арест» — внутреннюю тюрьму, откуда никто из заключенных живым не возвращался. Во дворе «ареста» были устроены под навесом виселицы — железные костыли, вбитые в столбы, и бойницы для расстрела заключенных, когда их приводили на казнь под навес. Фабрику смерти обслуживали два палача — начальник «ареста» и его помощник.
В другой стороне лагеря, в скромном на вид здании, работало круглые сутки, как и Крематорий, увеселительное заведение — «пуф». Здесь отдыхали эсэсовцы и другие должностные лица лагеря. «Увеселяли» их женщины-узницы, которых пригоняли сюда из многих стран Европы.
Карбышева ввели в одноэтажный деревянный барак. Ему отвели место на одной из трехъярусных нар с соломенным матрацем. Матрац был покрыт ветхим одеялом. Больше ничего на нарах не было.
Дневной рацион заключенного состоял из 250 граммов эрзац-хлеба и кружки «чая», заваренного травой, на завтрак, на обед — 200 граммов «супа» из свекольных листьев, на ужин — тот же «чай» и тот же «суп».
На воротах проходной концлагеря висела мраморная доска с высеченной на ней кистью руки. Поднятый вверх указательный палец показывал на лицемерную надпись: «Арбайт махт фрай» — «Труд освобождает».
Более пяти тысяч заключенных каждый день ждали этого «освобождения», но мало кто из них дождался подлинной свободы…
В 1944 году во Флоссенбюрге пустили в ход 11 газовых камер, оборудованных «по последнему слову техники». Новая «баня», как ее называли немцы, имела под полом замаскированную, перекрытую плитами канаву шириной до двух метров, а в потолок были вмонтированы незаметные для глаз 40 газовых сосков, откуда в камеры поступал ядовитый газ. Люди погибали в течение 10–15 минут. Заключенных вводили сюда голыми — в «бане» не предусмотрели раздевалок. Она стояла на вершине откоса, который под резким углом спускался к крематорию. Замаскированные перекрытия канав автоматически открывались, и трупы скатывались в печи крематория.
Теперь на трубе крематория мемориальная доска. На ней — цифры сожженных: 80 тысяч человек двадцати национальностей. Среди них — 26 430 русских, 3443 итальянца, 3963 немецких антифашиста, 3103 еврея, 1162 голландца, 450 греков, 14 норвежцев, 9 англичан, 2 американца.
В приговоре Международного военного трибунала, заседавшего в Нюрнберге, указано:
«Флоссенбюргский концентрационный лагерь можно лучше всего описать как фабрику смерти. Хотя на первый взгляд основным назначением лагеря являлось использование массового рабского труда, он имел другое назначение — уничтожение людей путем применения специальных методов при обращении с заключенными. Голод и голодная смерть, садизм, плохая одежда, отсутствие медицинского обслуживания, болезни, избиения, виселицы, замораживание, вынужденные самоубийства, расстрелы и т. п. — все это играло главную роль в достижении цели. Заключенных убивали без разбора, преднамеренные убийства евреев были обычны; вспрыскивание яда, расстрелы в затылок были ежедневными событиями; свирепствовавшие эпидемии брюшного и сыпного тифа, которым предоставляли неистовствовать, служили средством уничтожения заключенных; человеческая жизнь в этом лагере ничего не значила. Убийство стало обычным делом, настолько обычным, что несчастные жертвы просто приветствовали смерть, когда она наступала быстро»[18].
Весть о том, что прославленный генерал Карбышев доставлен в лагерь, облетела заключенных с быстротой молнии.
О первых днях Карбышева во Флоссенбюргском лагере рассказывает полковник Н. И. Митрофанов:
«…Несмотря на смертельную усталость, многие сразу же захотели увидеть Карбышева и поговорить с ним.
Вместе с генералами С. Д. Даниловым и А. С. Кулешовым мы отправились узнать, где находится Карбышев и можно ли его увидеть. Он был помещен в карантинный барак, куда проникнуть оказалось невозможным.
Спустя несколько дней, по отбытии карантина, Карбышева назначили в рабочую команду в каменоломню. Там он сразу же чуть не попал под палку капо (старшего надсмотрщика), одного из самых свирепых уголовников. Генерала защитили тогда работавшие рядом немцы-коммунисты. Этот случай подсказал нам, что надо принять меры к освобождению Карбышева от тяжелых работ, добиться помещения его в ревир (лагерный лазарет) или в шонунг (барак для выздоравливающих и сильно ослабленных).
Свою первую встречу с Карбышевым во Флоссенбюргском лагере я хорошо помню, будто она состоялась всего несколько дней назад. Стоял ясный и теплый вечер конца августа или начала сентября. Дмитрий Михайлович в полосатой каторжной одежде вышел из ревира на площадку около шонунга. Мы заранее условились, что встретимся здесь. Генерал шел бодрым шагом, подтянутый, как в строю. Я пристально вглядывался в него. Он постарел, в волосах блестела седина, но глаза светились молодо, хотя ему было тогда почти 63 года. Дмитрий Михайлович сразу узнал Данилова, несколько мгновений всматривался в меня и тоже узнал. Дружески поздоровался с нами, расцеловался, сказал:
— Очень рад видеть вас здоровыми и невредимыми. Очень рад.
Мы ответили ему тем же. Потом он стал спрашивать, когда, где и как мы попали в плен. Выслушав наши ответы, подбодрил:
— Ну ничего, товарищи! Самое страшное уже позади. Вы ведь в курсе последних военных событий? Как разгромили гитлеровцев под Курском, под Харьковом! Какой провал у фашистов в Италии! Теперь скоро конец! Будем крепиться. Как у вас настроение?
Услышав, что настроение у нас неплохое, что мы крепко подружились в неволе и стараемся поддерживать друг друга, Карбышев заключил:
— Дружба — великое дело, особенно в таком положении, как наше.
Мы поинтересовались, удается ли Дмитрию Михайловичу получать газеты, не нужно ли ему чего-нибудь. Он ответил, что газеты читает регулярно, пока ни в чем не нуждается и попросил достать ему какую-нибудь карту или даже схему, чтобы иметь представление об обстановке на фронтах. Такую схему я обещал ему прислать. На этом мы и расстались.
На меня и Данилова эта встреча с Карбышевым произвела неизгладимое впечатление, порадовал оптимизм Карбышева, прибавила сил его непоколебимая вера в близость нашей победы над фашизмом».
Узник Флоссенбюрга майор Н. Ф. Панасенко, вспоминая о работе Карбышева в каменоломне, рассказывал: «Дмитрия Михайловича заставляли грузить и перетаскивать гранитные глыбы, не считаясь с тем, что генерал был уже в преклонном возрасте и физически слаб. Его включили в самую „пеструю“ по составу рабочую команду — к штрафникам. Наряду с уголовниками — отъявленными бандитами и убийцами — в этой команде работали советские генералы и офицеры, а также немецкие коммунисты и патриоты других стран Европы.
