Александра Толстая - ДОЧЬ
— Не греши, Бог войны не посылает. Все это зло от людей…
— Это хушь правильно, а только мы так думаем… Коли война… оружие–то в наших руках будет. Так неужели ж мы японца там или немца бить пойдем… В Кремль — прямая дорога…
Как–то два крестьянина пришли ко мне.
— Хотим проводить своего председателя в потребиловку.
— Кого же?
— Да Ивана Алексеева. Только трудно. Партийцы своего кандидата выставляют.
— Ну что ж, попробуем. Ивана Алексеева мы поддержим.
Когда я пришла в Народный дом, он был переполнен. Люди толпились у входа, крича и переругиваясь.
— В чем дело? — спросила я, проталкиваясь вперед.
— Да такая буза идет. Обвиняют комсомольскую ячейку, что они колбасу и баранок обещали, кто за партийного ихнего голосовать будет…
Мужики выбрали меня в президиум, и как будто всё успокоилось. Собрание шло гладко, только под конец мужики опять заволновались. Они заметили, что часть наших школьников, комсомольцев, не достигших еще совершеннолетия, также принимала участие в голосовании. Мы начали протестовать, но партийцы и комсомольцы подняли страшный шум, доказывая, что ребята имели право голосовать. Мы не стали спорить, тем более что было очевидно наличие громадного большинства на нашей стороне. Я пробовала убедить учеников не голосовать, но это было бесполезно — они обязаны были выполнять предписания своей ячейки.
Несмотря на это и на то, что часть населения действительно была подкуплена продуктами, — все наши кандидаты прошли. Мужики даже настолько осмелели, что выбрали меня товарищем председателя.
На другой день новое правление собралось в полном составе. Мы уже мечтали о том, как и где мы будем закупать товары, чтобы снабдить население всем необходимым, как вдруг пришла бумага из Тульского Потребсоюза, в которой было сказано, что ввиду того, что при выборах правления были допущены некоторые неправильности, считать выборы нового правления недействительными и правление переизбрать. Неправильность, допущенная на общем собрании, заключалась в том, что в выборах участвовали несовершеннолетние.
— Ну и сволочь же! — втихомолку ругались мужики. — Ведь сами же, черти, доказывали, что ребята имеют право голосовать, а теперь ишь как перевернули. Это все этот сукин сын мутит — Воробьев… И когда это, Господи, все кончится?!
— Бороться надо, — говорила я, с трудом сдерживая возмущение, — попробуем еще раз провести своего кандидата.
— Нет, уж, видно, придется мне свою кандидатуру снять, — говорил Иван Алексеев, — все равно они мне житья не дадут, еще упекут куда–нибудь.
Но мы уговорили Ивана Алексеева и решили еще раз попытаться провести его кандидатуру.
На этот раз собралось гораздо меньше народа.
Мне сразу бросилось в глаза, что два первых ряда с левой стороны были заняты незнакомыми девками. Они грызли подсолнухи, плевали на пол шелуху и пересмеивались.
— Чьи это? — спросила я у Ивана Алексеева. — Как будто не наши, не яснополянские…
— Казначеевские. Говорят, товарищ Тимошин, ихний секретарь ячейки, тридцать девок в члены потребиловки записал, чтобы за ихнего партейного голосовали.
С правой стороны передние ряды были заняты незнакомыми людьми, большей частью в кожаных куртках и с портфелями. Было несколько человек из Тульской совпартшколы и местные щекинские власти: председатель райисполкома, секретарь райкома и другие. И хотя они и не были членами нашего кооператива, они принимали участие не только в прениях, но и в голосовании.
— Всех своих партейцев нагнали, — шептали мужики, — с ними бороться нельзя, дело таперича наше пропащее.
Действительно, борьба оказалась совершенно бесполезной. Председателем был выбран командированный из Тулы коммунист.
Я была страшно возмущена и поехала объясняться к секретарю губкома.
«Ведь должна же быть какая–то самая примитивная честность и порядочность у руководителя целой губернии», — думала я.
Я рассказала секретарю губкома про выборы: подкупы крестьян, передержку в голосовании, неправильный подсчет голосов. Он резко перебил меня.
— Ну и что же? Что вы хотите? Ведь в конце концов выбрали коммуниста…
— Да, но выборы были неправильные…
— Ну и что же?! Цель достигнута. Молодец Тимошин! Это только доказывает, что ребята наши работают на ять! А что им пришлось пуститься там на разные хитрости, так без этого нельзя! «Цель оправдывает средства!»
Крестьяне перестали приходить на выборы.
— Чего мы пойдем? Уж двенадцатый год эту комедь ломаем: в советы, в кооператив выбираем. Будет уж… Теперь прислали нового в кепочке, третью неделю, должно, по деревне околачивается, ну и пусть его будет председателем, а чего нам собираться, время зря проводить.
И когда звонили в колокол, собирая народ, на собрание никто не шел.
Наконец собрали человек двадцать комсомольцев и выбрали товарища в кепочке председателем кредитного товарищества.
Декорум выборов продолжали соблюдать, но свободное выборное начало было убито. Постепенно кооперация выродилась в советское казенное учреждение, выдающее нищенские пайки населению.
ЮБИЛЕЙ. 1828–1928
Несколько дней дождь лил, не переставая. Утопая в грязи, рабочие засыпали ямы, где обжигался кирпич, мостили дороги.
Вешались последние картины и устанавливались экспонаты в новом музее, устроенном во флигеле — бывшей школе Л. Н. Толстого.
Шли репетиции «Власти тьмы» и некоторых пьесок, переделанных из детских рассказов Льва Николаевича. Дети рисовали программы торжества.
Бюст Толстого стоял уже в нише у входа, из которого лестницы с двух сторон вели в главный зал.
За несколько дней до юбилея председатель Тульского губисполкома послал за мной. Он хотел знать: как мы будем перевозить гостей со станции? где мы будем угощать гостей? кто будет переводчиком у иностранцев? Последний вопрос разрешился очень просто: в нашем коллективе говорили на восьми языках.
28 августа в 7 часов утра я поехала на станцию встречать гостей.
Лил проливной дождь. Двор маленькой, обычно пустынной станции Ясная Поляна теперь был заставлен машинами, автобусами, присланными из губисполкома. Небольшая группа любопытных, местные партийцы, представители яснополянских крестьян толпились на платформе, ожидая гостей.
Комиссар по народному просвещению товарищ Луначарский, окруженный целой свитой, первый вышел из вагона специального назначения. За ним вышли Книппер—Чехова, артистка Художественного театра, профессора, группа иностранцев, которые резко отличались своей хорошей одеждой, ботинками и перекинутыми через плечо фотографическими аппаратами. Они с любопытством смотрели вокруг, точно ожидая чего–то необычайного. Шныряли репортеры, фотографы, ища знаменитостей.
