Юрий Сенкевич - Путешествие длиною в жизнь
К "Эдемским садам" мы с Игорем Беляцким, заведующим бюро АПН в Ираке, и подъехали после утомительного дня пути В доме светились окна. Тур радушно приветствовал нас. Мы обнялись, и он тут же сообщил новости. Норман в дороге, Ганс Питер скоро вернется, Детлеф уже здесь, но неважно себя чувствует — не осмотрю ли я его? Жаль, у врача с места в карьер начиналась практика!
Детлеф лежал с пузырем льда на лбу. Он не то что неважно, он очень плохо себя чувствовал. Вчера температура была сорок градусов, сегодня тридцать девять.
Болезнь была в Азии распространенная, а европейцам не слишком знакомая — особая кишечная форма гриппа.
Я тут же приступил к интенсивному лечению. Вечер приезда в Эль-Курну кончился тем, что мы с Игорем отправились в помещение, отведенное под склад, загроможденное до предела, — едва оставалось местечко для раскладушек. Плюхнулись и отключились среди ящиков, тюков, коробок с консервами, связок блоков, мотков канатов — заснули в раю.
Сразу, как явился в Эль-Курну, я отправился с визитом в Басру, представляться советскому генеральному консулу. Первое, о чем спросил меня Яков Егорович Сусько, было, разумеется: "Не могу ли быть полезным?" И я, помня кое-какие напутствия Тура, намекнул, что неплохо бы нам иметь что-нибудь колесное, для ближних разъездов.
Встречали меня в лагере с ликованием. Я вернулся за рулем видавшего виды агрегата, с неподнимающимися стеклами и дребезжащими дверцами, но выносливого и прочного, как танк. Правда, разъезжали мы на этой машине всего день-два. Потом ее забрали назад, а взамен прислали современную, новенькую, только-только после обкатки. Так что теперь у нас была машина прекрасная "Волга", которую, кто уважительно, кто с подначкой, называли "автомобилем доктора Юрия".
Машина очень нас выручала. Возила к стапелю снаряжение, провизию, ребят в госпиталь: местные врачи любезно согласились помочь в предстартовом обследовании экипажа. Госпиталь был километрах в трех от стройплощадки.
Через некоторое время наша жизнь приятным образом изменилась. Раньше, когда мы приходили на обед, водопровод в рестхаузе, как обычно, был испорчен — никакой надежды ополоснуться. А тут вдруг к нашим услугам было десять кувшинов воды, нацеженной из-под крана буквально по капельке. По вечерам у ребят исчезали носки и рубахи, а по утрам возвращались чистыми. Карловы джинсы, уникально жестяные, оказывались заштопанными парусной иглой. Перевод лоции Персидского залива был сделан в срок и безукоризненно. Корреспонденты исправно получали надлежащую информацию…
Эти и другие чудеса имели непосредственное отношение к одной нашей с Туром беседе. Я сказал тогда:
— Скоро сюда приедет моя жена.
Тур охнул и выдавил с трудом:
— Невозможно! Куда ее поселим?!
— Как — куда поселим?! Большой же дом!
Тогда я еще не разглядел, что рестхауз — далеко не гостиница, он лишь вроде сельского клуба и постоялого двора. В нем кроме бара и ресторанного зала только три жилые комнаты — для членов экипажа, боливийцев и киногруппы из Би-би-си.
Тур не шутя обеспокоился. Он, как выяснилось, еще раньше предупреждал: с жильем скверно, приезжайте без родных. Но до меня его просьба, переданная через пятые руки, почему-то не дошла. А теперь менять что-либо было поздно.
— Когда? — хмуро поинтересовался Тур.
Я утешил его:
— Не завтра, не послезавтра, но уж через неделю наверное.
И вот Ева прилетела в рай. Я встречал ее в Багдаде. Пробыли там полтора дня и направились в Эль-Курну. Добрались к вечеру, когда все сели за ужин. Ксюша быстро перезнакомилась с нашей командой. Мы повели ее смотреть лодку, а потом все дружно отправились смотреть наше с Ксюшей жилище. У ребят из Би-би-си оказалась маленькая палатка, которую они предложили мне. Я разбил ее в саду, на стрелке, где сливаются Тигр и Евфрат…
По утрам у палатки выстраивалась череда арабов. Они хорошие люди, но ужасно любили лечиться. Тот показывал на голову, этот покашливал, третий держался за живот. Предъявляли прыщики и царапины. Глотали витаминные таблетки и удовлетворенно благодарили…
У нашей с Ксюшей палатки было людно и по вечерам. То Карло с Туром забредут, то соотечественники из Басры, работавшие по контракту, нагрянут на огонек, отведать ржаных сухарей. Однажды даже налепили пельменей.
Но вот в один из дней здесь зазвучала музыка Анд. Боливийцы играли на свирелях, прощались: назавтра они уезжали. Почти месяц жили с нами бок о бок эти симпатичные ребята из высокогорной деревни, тихие, добрые, похожие на сказочных гномов-старичков, — Хуан, Хосе, Деметрио, Паолино. Конечно, мы их уважали. Ценили их редчайшее мастерство. Создавали условия: добыли, например, пепси-колу, когда обнаружилось, что ни вина, ни пива они не пьют. Вот соломенных шляп не купили — не нашлось нигде. Так они и щеголяли в домашних вязаных шлемах с надписью "Боливия" на боку.
Мы посмеивались над тем, что они все время держались вместе, — как острил Асбьерн, "молчат кружком". А ведь им, наверное, частенько бывало среди нас одиноко. С какой готовностью, поймав обращенную к ним улыбку, они улыбались в ответ!
Они не увидели лодки на воде. Им нельзя было остаться с нами ни на день — условия контракта были выполнены.
Был сплетен, связан и стянут корпус — махина в восемнадцать метров длиной, в шесть шириной и в три высотой. В толщу камыша по средней линии, на носу и на корме были втиснуты швертовые колодцы — дощатые ножны выдвижных килей-гуар. По бортам были привязаны плечевые сигары, род фальшборта, — для крепления надстроечных опор.
Были загнуты ввысь нос и корма — и лодка стала похожа в профиль на серп луны. И на знак "плыть" со старинных рельефов.
Но о "плыть" нам думать было рано. С нас еще прежде должно было сойти семьдесят семь потов. Предстояла огромная работа по оснастке: на судне должны были появиться мачта, две хижины, капитанский мостик, рулевые весла и так далее.
Нам хотелось все, что можно, доделать, поставить и закрепить на берегу, быстро спустить лодку на воду, загрузиться и — в путь! До океана путь долгий, а вода, к тому же не очень чистая, камышу вредна. Прикинули и решили: до спуска минимально неделя.
С веслами нам опять традиционно не везло… Весла были клееные, с запасом прочности, делали их на Гамбургской верфи профессиональные мастера, но при первом же знакомстве, когда я взглянул на них в свой первый эль-курненский вечер, их форма показалась мне странной. Вернее, наоборот, слишком обыкновенной, характерной для гребных: тело постепенно утоньшалось от рукоятки к лопасти. Но нашими надо было не грести, а рулить, и им нужна была толстенная шеища, а не шейка!
