Владимир Голяховский - Путь хирурга. Полвека в СССР
— Вот еще, вот еще, вот еще…
Может, все обошлось бы и затихло, но эту сцену видели через открытую дверь сидящие в очереди больные. Один из них, семидесятилетний военный в отставке, поднял крик:
— Что это такое?! Бить советского больного?! Скоро нас всех начнут избивать!.. Я коммунист, я этого так не оставлю!.. Пусть она понесет наказание!..
Другие больные уговаривали его:
— Но вы же не знаете, что произошло между ними.
— Чтобы ни произошло, врач не имеет права бить советского больного!
— Да вы посмотрите — он же пьяный.
— Ну и что? Выпимши человек, а может, у него радость какая. Что ж, за это его бить?
Мы, врачи, собрались вокруг Людмилы и говорили с ней. Она отмалчивалась.
— Слушай, может, ты сама объяснишь этом крикуну, что произошло. Он может навредить.
— Ему? Ему не объяснишь, — медленно отчеканила она.
Въедливый пенсионер пошел по разным инстанциям, Людмилу судили, она и там отмалчивалась и не объяснила, почему дала пощечину. Ей дали полгода условного наказания «за применение на работе физической силы к больному человеку».
После суда мы все пошли на квартиру к заведующей приемным покоем д-ру Татьяне Вельской и ее дочери Ирине, тоже доктору из нейрохирургии. Мы купили по дороге водку и стали праздновать — неизвестно что. Разогревшись водкой, Людмила рассказала:
— Знаете, за что я его ударила? У него была ущемленная грыжа, когда я его осматривала, спустив ему штаны, эта пьяна скотина сказал мне: «Пососи мой хуй». А вы бы не ударили? Я не хотела объяснять это раньше, думала. что из этого не может быть никакого суда. А когда дело дошло до суда, то мне стало даже интересно: смогут ли эти негодяи осудить женщину-врача, если она сама не оправдывается, считая себя правой? Они смогли. Теперь я знаю: грош цена всем разглагольствованиям об уважении к труду женщины-врача. Только на Восьмое марта нам цветочки дарят и в трамвае место уступают, но никто нас не ценит и не защитит. Давайте, выпьем еще!..
После революции 1917 года число женщин-врачей росло в Советском Союзе параллельно с уменьшением врачебного заработка, начатого Лениным, и с увеличением экономических проблем. Мужчины стали вынужденно выбирать себе более оплачиваемые специальности — инженеров, техников, даже шоферов. А женщины занимали образующийся вакуум работ. Политика эмансипации женщин тоже способствовала их притоку в освободившиеся места — женщины были горды становиться врачами, это было новым течением в обществе. В годы войны с фашистской Германией (1941–1945) почти все врачи-мужчины и многие женщины ушли на фронт. Медицинские институты тогда выпускали до 90 процентов женщин-врачей. Война и сталинские репрессии уничтожили около двадцати миллионов молодых мужчин. В 1950-е годы женщины составляли около 70 процентов всех врачей, и медицина окончательно стала считаться женской специальностью.
Врачи вообще зарабатывали так мало, что мужчины — добытчики для семьи вынуждены были иметь вторую ставку где-нибудь в поликлинике и дежурили за деньги в разных больницах. Женщины этого не делали из-за семейных забот. Почти все врачи постоянно одалживали друг у друга деньги, и главной темой разговоров в ординаторских комнатах было ожидание прибавки к зарплате:
— Говорят, что новое правительство собирается повысить врачебную зарплату.
— Как же, повысят они! Держи карман шире!..
Я мог позволить себе не брать подработок, потому что жил пока у родителей и мог тратить свои деньги только на себя (и на Ирину тоже — на цветы ей, на театры). Зато я работал с молодым энтузиазмом. Заметив и оценив это, профессор Языков и доцент Винцентини часто брали меня ассистировать на операциях. Я учился у них — как и что надо делать, а иногда — как и что не надо делать.
Мы тогда многое лечили консервативно — гипсовыми повязками. Присматриваясь к результатам лечения, я увидел, что переломы ключицы (один из частых видов травмы в то время) срастались медленно и неправильно. Я думал, как это улучшить? Я читал научную литературу и придумал новый вид гипсовой повязки. Она была легче обычных и фиксировала плечо в нужном положении. Языкову идея понравилась, он меня одобрил, и я стал накладывать свою повязку. Вскоре выявилось, что результаты лечения улучшились. Я был горд своим первым «вложением» в нашу науку, написал статью, нарисовал к ней иллюстрации, и ее напечатали в сборнике трудов аспирантов и ординаторов. Это была моя первая опубликованная научная работа, я гордился ею перед родителями и Ириной. Отец по-деловому одобрял, мама по-матерински радовалась, а Ирина выжидательно улыбалась — что-то еще у тебя впереди?.. Кстати, вместе с моей статьей в сборнике были статьи других молодых врачей, которые потом стали профессорами — Кана, Кулакова, Килинского, Орлова, Кечкера.
Языков поручил мне сделать небольшой доклад на заседании Научного общества ортопедов и травматологов:
— Только смотри — докладывай четко, по-деловому, чтобы не было впечатления, будто ты в лужу перднул (это была его любимая и частая присказка — ему, выходцу из рода дворян на Оке, нравилось применять старинные обороты речи и простонародные высказывания. Когда его кто-то расстраивал, он говорил: «Ну ты меня как серпом по яйцам саданул»).
Получив такое «деловое» наставление, я тщательно готовился, репетировал перед Ириной. Выступал я с таким напором и энтузиазмом, что аудитория даже зааплодировала (а это бывало редко). Старейший академик Приоров, корифей нашей специальности, выступил и похвалил мое доклад. Я зарделся от смущения.
На другое утро, на ежедневной конференции клиники, довольный Языков громогласно и, как всегда, с свойственным ему юмором произнес:
— Кто был вчера на заседании Общества, мог убедиться, что наш Володька умеет болтать языком. Он в лужу не перднул, потому что старается всегда быть «у курсе».
Мне стали чаще доверять делать операции, сначала под руководством старших, а потом и самостоятельно. В больнице было много хирургов разных профилей: полостных, нейрохирургов, урологов, онкологов, гинекологов и, конечно, травматологов, как я сам. Я старался впитывать в себя как можно больше практических наблюдений, насыщаться ими, как губка влагой. Если я не был занят своей работой, то старался помогать всем.
Постепенно у меня образовались хорошие отношения со многими хирургами — через год ко мне привыкли, я стал «боткинцем» и одним из активных молодых хирургов. Почувствовав себя уверенно, я решил еще через год поступать в аспирантуру. Появилось новое желание, о котором еще недавно я не думал: надо защитить кандидатскую диссертацию, это может дать мне лучшее положение и больше денег. Я думал о том, как мы будем жить с Ириной, хотя и не знал, когда эти улучшения произойдут.
