Самуил Алёшин - Воспоминания "Встречи на грешной земле"
Девушки, все как одна, были с осиными талиями, туго подпоясанные ремнями, а портупеи, врезаясь в гимнастерку посередине, выгодно подчеркивали другие прелести. Узкие юбки и ладные сапожки в обтяжку также делали свое дело. Летчицы были изящно причесаны, ловко набекрень носили пилотки и лихо высекали кресалом искру, дабы закурить козью ножку, тут же умело скрученную наманикюренными пальчиками. Девушки говорили нарочито грубоватыми голосами и особенно обворожительно, очаровательно, пикантно и мужественно выглядели, когда приезжали на побывку к своим мужьям. Ну а те уж тем более нелепо и смешно смотрелись, когда, надев фартуки, угощали бывалых жен-командиров своей незадачливой мужской стряпней.
А еще на фронте летчиц посетил некто лохматый, нескладный и длинный, который всему удивлялся, восхищался и задавал такие вопросы, чтобы комизм ситу-
ации дошел до самого недалекого зрителя. Это был писатель.
В общем, смеху было полно!
Так что, когда спектакль кончился и на сцене выстроились все исполнители, а некоторые девушки сняли пилотки и роскошные золотистые волосы водопадом устремились к их плечам, то, сами понимаете, аплодисментам не было конца.
Но в театрах все построено на ритуалах, а потому это был не конец. И когда аплодисменты начали затухать, девушки повернулись к кулисам и стали мерно сопри-касать свои розовые ладошки. Кто-то из зала выкрикнул: «Автора!» И Борис Савельевич Ласкин вышел из-за кулис.
Он был элегантен, высок, строен, в превосходно сшитом голубовато-сером двубортном костюме и очень хорошо выглядел на фоне небесных созданий, а они на его, так сказать, фоне. Видно было, что он не такой простак, как писатель в спектакле. Он изящно поцеловал холеную ручку исполнительнице главной роли, милостиво покивал всем прочим девушкам, по-мужски встряхнул руки персонажам мужского пола и, снисходительно приобняв актера, игравшего писателя, стал рядом. И сразу стало ясно, насколько он всем, кроме роста, выгодно отличается от актера. Потом, в меру сдержанно и в меру уверенно, он поклонился публике и мягко, размашисто стал хлопать актерам.
Возник маленький апофеоз, охотно поддержанный публикой, ибо все знали, что автор имеет на него безусловное право. А именно: это он был во время войны в летном женском полку и веселил их своими юмористическими рассказами. И это о нем в дневнике одной из летчиц было записано: «Был у нас Бор.Сав.Ласкин, читал свои рассказы».
Это знали зрители, а кто не знал — увидел подтверждение на сцене.
Но одного они не знали, что запись эта была последней строчкой в дневнике девушки. На следующий день она вылетела и погибла. И потому не могла быть на премьере «Небесных созданий». Как и многие ее подруги из
полка, которых постигла та же участь. Но все же кое-кто остался жив. А потому, когда апофеоз, связанный с появлением автора кончился, Ласкин и актеры повернулись в зрительный зал и снова захлопали.
Публика недоуменно стала переглядываться, озираясь, и тогда все увидели, как из амфитеатра поднялись несколько женщин и неторопливо направились к сцене.
Они были не молоды, но и не стары, что называется, «в возрасте». Невысоки ростом, в штатском — в платьях и костюмах, которые, увы, сидели на них не ахти как складно: портные не шьют у нас элегантно на приземистые, массивные фигуры. У всех на груди было по многу орденских колодок, а у двух — звезды Героев Советского Союза. Эти колодки и звезды спокойно и надежно располагались на мощных предгорьях, которые, вроде, ничего не имели общего с дразнящими выпуклостями девушек на сцене и, пожалуй, ничем, кроме этих колодок, не привлекали цепкие мужские взоры. И талий у этих женщин практически не было. Но было в их простых, чуть смущенных лицах и неторопливой повадке нечто такое настоящее, что зрительный зал, поняв, кто перед ним, грохнул овацией.
Они шли сквозь зрительный зал сравнительно долго, и, наверное, многие успели подумать: а почему, собственно, их посадили в амфитеатр? Уж если кому сидеть в первых рядах, так неужели не им?
Они медленно поднялись на сцену и стали рядом с актрисами — квадратные, широколицые, стриженые, серьезные. И зал как-то даже притих, словно от ощущения некоторой неловкости, что ли.
Две из них выступили. Одна, с мягким украинским акцентом, попросту поблагодарила. А вторая, с чистой русской речью, сказала следующее: «Конечно, в жизни, на фронте все было не так. В театре, мы понимаем, нельзя, как в жизни. Тяжело будет смотреть. А тут... Мы теряли подруг, и вообще было трудно. Но вот к нам приезжал Борис Савельевич, рассказывал всякие байки, и нам становилось легче. Так что спасибо ему за это. И вообще, спасибо за память».
Затем они пожали руки актрисам, бережно пожали, чтобы не повредить их хрупкие конечности, пожали руку и автору — тоже бережно, и их увели за кулисы.
Спектакль кончился.
Конечно, могла бы быть пьеса, в которой писатель не задавал бы вопросы, а отвечал на те, что, наверное, возникали у девушек на войне. Однако эта пьеса вряд ли оказалась бы комедией.
...А все-таки жаль, что Борису Савельевичу Ласкину не пришлось к тому же еще и стать нашим вторым Балиевым и получить часок в неделю на телевидении. Уж он бы нас всех...
Но где тот человек, которому удалось бы все, на что он способен?
Джозеф Папп. Как это делают в США
В свой третий приезд в США я получил неожиданно приглашение от Джозефа Паппа посмотреть его спектакли, а также придти к нему в гости, домой. И то и другое мне было интересно — американцы редко зовут к себе домой, — а потому я, поблагодарив, охотно согласился.
Но сначала о моих поездках, а затем — кто такой Джозеф Папп.
Каждая из поездок отличалась от другой своей целью. Первая состоялась в 1968 году и была обычной, туристской. Поездив по стране и посетив несколько городов, я вынес поверхностное впечатление (а у туриста только такое), что США кое в чем на целый век впереди Европы, а кое в чем и позади. И в технике, и в быту, и в деловых, и в личных, семейных отношениях.
Вторая была спустя десять лет, в составе делегации, где каждый общался с людьми своей профессии. Тут я уже не только вертел головой направо и налево, а посещал театры и старался понять путь пьесы от драматурга на сцену театров разных направлений и положения. Иными словами, изучал театральную систему. И, представьте, понял! Если вы оценили этот восклицательный знак как символ удивления, то вы правы. Ибо дело в том, что мои пьесы идут на наших сценах уже пятьдесят лет, а уловить систему мне так и не удалось до сих пор. Что до США, то не берусь утверждать, что их система безупречна, но она есть. Там каждый за что-то свое определенное отвечает — репутацией и деньгами. Продюсер за режиссера, режиссер за актеров, актеры за игру и каждый за то, чтобы все было выполнено в срок. Там, в основном, правит бал экономика, и хотя это иногда идет во вред, но
