Яков Гордин - Три войны Бенито Хуареса
Вот как получается — в кризисный момент большинство взглядов устремляется на Хуареса, и ни на кого другого. Он надежен, он внушает доверие!
Возможно, Вы еще не осведомлены, что вместо Ортеги военным министром назначен генерал Игнасио Сарагоса. Вы, воевавший вместе с ним, его знаете. А для столицы он загадка. Говорят, что президенту импонирует его несокрушимое хладнокровие и преданность демократии. Некоторые злые языки утверждают еще, что своими последними победами дилетант Ортега немало обязан диспозиционным разработкам профессионала Сарагосы. Но об этом не мне судить.
Предвыборная кампания подошла к концу. Сторонники сеньора Ортеги бьют во все барабаны, прославляя его и суля Мексике счастье под его предводительством.
Сеньор Хуарес не делает вообще ничего, чтобы быть избранным. Он просто выполняет свои обязанности президента.
Удивительное зрелище!
На этом я закончу сегодняшнее письмо, мой друг. У меня к Вам нижайшая просьба — нет ли в Гуанахуато врача, который лечит болезни позвоночника? У меня над поясницей появились какие-то бугры на позвонках, которые страшно мешают мне ходить. А уж о верховой езде, мой друг, и речи нет.
Если Вы не застанете меня в живых, вернувшись в Мехико, то примите мой последний совет — не отказывайтесь от поста министра в правительстве Хуареса, коль скоро он победит на выборах.
Вспоминайте своего преданного слугу,
целующего Ваши руки».
КРЕСТНЫЙ ПУТЬ ПОБЕДИТЕЛЕЙ (II)
Когда утром 29 мая 1861 года Гладкой спрыгнул с лошади у дверей просторного дома, окруженного цветниками, дон Мельчор встретил его с удивлением, которое сменилось холодностью, когда Андрей Андреевич стал говорить что-то о бесценном опыте такого деятеля, как сеньор Окампо.
— У меня есть один опыт, достойный всеобщего внимания, — сказал он, глядя на гостя, — опыт выращивания капусты.
И только когда Гладкой, вспомнив наставления Марискаля, рассказал о своей книге и научных занятиях, дон Мельчор стал приветлив.
Дочери сеньора Окампо уехали в близлежащий городок Мараватио на праздник. В доме кроме хозяина были только старая экономка и двое мальчишек-слуг.
Полдня Окампо показывал гостю свои поля и оранжереи, а вечером они сидели на террасе. Окампо вспомнил, как Марискаль приводил к нему дона Андреу в кафе.
— У меня странные воспоминания о Веракрусе, — говорил он, — все — как во сне. То, что было прежде, — эмиграцию, революцию Аютлы, мятеж Комонфорта и Сулоаги, — все это я помню с такой четкостью, что хочется закрыть глаза… А Веракрус — в каком-то тумане… Но одно выяснилось в Веракрусе с идеальной определенностью — и вы, дон Андреу, должны написать об этом прежде всего, — в Веракрусе стало ясно, что спасти Мексику может только один человек — дон Бенито Хуарес.
Гладкой достал из-за борта сюртука несколько газетных вырезок.
— Как же в таком случае объяснить вот это: «Президент — скала. Ничто его не трогает, не угнетает, он ничего не слышит и не замечает. Как только президент перестанет подписывать помилования преступникам, поддерживать реакционеров, по-семейному проводить время со своими министрами и вести свое правительство в тупик, то не останется никаких оснований для того, чтобы этот сеньор оставался президентом. Печально видеть, как стонет народ под бременем председателя Верховного суда, случайно угодившего в президенты. Мы охотно отдали бы тысячу председателей за одного человека, способного возглавить революцию»? Это было напечатано в марте, перед самыми выборами.
— Мнение революционных клубов?
— Вот именно.
— Но сразу после этого президентом избрали все же Хуареса, а не Ортегу. Президента, к счастью, избирает народ, а не члены революционных клубов, для которых революция — нечто самоценное…
— И все же…
Окампо выглядел свежее и бодрее, чем тогда, в Веракрусе, но что-то утомленное и замедленное было в его голосе, его движениях.
— Да, разумеется, молодые радикалы куда образованнее индейцев, которых вы видели по дороге ко мне. Но у нашего несчастного народа есть одно великолепное свойство — он умеет ждать.
— Разве это достоинство во время революции?
— Да, пожалуй. Как ни странно… Вы знаете, мексиканцы легко берутся за оружие… Десятки революций за полвека. Вы уже, наверно, знаете — пожилой священник, известный только в своем приходе, Идальго, призвал страну восстать за свободу, и страна восстала… Но когда народ чувствует, что надо подождать, он ждет. А эти славные юноши, которые требуют ухода Хуареса, суда надо мной, проклинают Прието и мечтают о президентстве великолепного Гонсалеса Ортеги, — они не умеют ждать. Они жаждут чуда. Хуарес не тот человек, который показывает фокусы. Он умеет только одно — делать то, что надо. И не обещать того, что не может произойти… Уверяю вас, дон Андреу, я ушел не из-за этого нелепого договора, который мы не могли не подписать, не из-за клеветы, не из-за болезни… Нет… уверяю вас. Я ушел оттого, что устал смотреть в лицо реальности. Я — человек идеи. Я любил и люблю свои идеи — они для Мексики… Но я устал от их несовпадения с реальностью.
Гладкому казалось, что дону Мельчору тяжело держать поднятой свою большую лохматую голову, что он все время делает усилие, чтобы не опустить ее на грудь, не закрыть глаза.
— Скажите, дон Мельчор, есть единые законы политического развития или же…
Окампо поднял руку. Гладкой замолчал. Окампо прислушался.
— Кто-то подъехал к воротам, — сказал он и прикрутил фитиль лампы.
Только сейчас Андрей Андреевич увидел, что взошла луна и стены асьенды матово светились. Галерея, окружавшая двор изнутри, вся была пронизана светом — ни единого темного угла не осталось на ней. Гладкой тоже прислушался. Треск цикад то накатывался, то отступал.
— Нет, показалось…
Андрея Андреевича поразило облегчение, с которым дон Мельчор сказал это.
— Единые законы политического развития, говорите вы, дон Андреу? — сказал Окампо, но взгляд его, обшаривающий сияющую в лунном свете галерею, был пуст. — Да, разумеется, они есть. Но как их узнать? Собственно, все очень просто. Сравнивая английскую, французскую и нашу революции, я остановился перед одной неразрешимой загадкой — с чего все начинается? Кто начинает — народ или герои-энтузиасты? Кто кого ведет? От этого многое зависит…
Он внезапно оборвал себя и хмуро, с жалобным недоумением посмотрел прямо в глаза Гладкому.
— Вы удивлены моей тревогой? Но меня недавно предупредили, что неподалеку кочует банда Маркеса…
«Тигр Такубайи»? — у Гладкого отяжелели руки. «Боже мой, да ведь он же совершенно беззащитен в своей асьенде!»
