Ричард Колье - Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини
Его компаньоны, оба — гражданские лица, покачали с сомнением головой. Будучи дипломатами, как Роберт Мерфи, представитель Франклина Делано Рузвельта в Северной Африке, так и Гарольд Макмиллан, человек с изысканными манерами, представлявший Уинстона Черчилля, были единодушны: штаб союзников не обладал полномочиями на проведение политических маневров и инициатив. Поэтому до передачи подобного сообщения Эйзенхауэр должен был получить согласие объединенных начальников штабов в Лондоне и Вашингтоне.
— В прежние времена, когда не было быстродействующих средств связи, — вздохнул Эйзенхауэр, — генералы имели право поступать так, как считали необходимым.
Оба дипломата уважали генерала за его человечность, но не разделяли его мнения, что конец войны уже виден.
Макмиллан, слышавший об отставке Муссолини в последних известиях, переданных радиостанцией Би-би-си еще ночью, посчитал целесообразным разбудить генерала Гарольда Александера, командующего британской 15-й армейской группой. За столом у него разговоры о военных действиях не велись. Это вообще считалось проявлением плохих манер.
Мерфи тоже не проявлял большого оптимизма, исходя из перспективы ведения ожесточенных боевых действий на территории континентальной Италии.
Оперативники, проведя необходимые расчеты, доложили Эйзенхауэру, что вследствие недостатка переправочных средств и авиационной поддержки высадку на материк можно осуществить только после 7 сентября. Сама же операция будет, по их мнению, носить долгосрочный и рискованный характер с привлечением десятков тысяч войск, зарезервированных для вторжения в Северную Францию.
Что касается итальянцев, то две трети их армии были рассредоточены за пределами королевства, к тому же неизвестно, как быстро немцы смогут перебросить свои войска на угрожаемое направление.
— Итальянцы, по-видимому, запросят мира, — произнес Макмиллан, — но проблематично, как они его получат.
Эйзенхауэр решил, что не следует даром терять время, и попросил Макмиллана срочно телеграфировать в Лондон и Вашингтон для согласования проекта обращения к итальянскому народу плюс десяток простейших условий, которые можно было бы предложить Бадолио для достижения перемирия. Оттяжка решения и потеря времени могут привести к возникновению гражданской войны между фашистами и антифашистскими силами или же к боям между итальянцами и немцами. Необходимо предпринять любые усилия, чтобы убедить итальянцев в том, что решения Касабланкской конференции 1943 года, которые сам Эйзенхауэр считал «очень сложными и глупыми», — о безоговорочной капитуляции — не означают позорного мира.
Будучи оптимистом и лидером, Эйзенхауэр, возвращаясь к вопросу о падении Муссолини, сказал с просветлевшим лицом, обращаясь к собеседникам:
— Боб и Гарольд, поверьте мне. Это означает конец всей этой чертовщины.
Глава 8
«Сохраните кровь дуче»
25 июля — 12 сентября 1943 года
Разве можно было назвать ужином то, что стояло на столе фельдмаршала: чашка бульона, салями, корнишоны и кружка пенящегося пива? Фельдмаршала Кессельринга, главнокомандующего вермахтом и шефа южного командования, обслуживал — отметил про себя штандартенфюрер Ойген Дольман — как и положено, один из офицеров в белых шерстяных перчатках. Еда мало беспокоила Кессельринга, ему вполне достаточно было полевой кухни. Прежде чем направиться в штаб-квартиру фельдмаршала в Фраскати — в ста километрах от Рима, — Дольман, личный представитель Гиммлера в Италии, крепко предварительно пообедал в Риме.
Расправившись с салями, Кессельринг отодвинул стул и перешел в комнату для отдыха на чашку кофе вместе со своим начальником штаба генерал-майором Зигфридом Вестфалем и гостем — генералом Куртом Штудентом, командиром 11-го авиакорпуса, ветераном Роттердама и Крита.
В обеденной комнате виллы девятнадцатого столетия Дольман оказался вместе с оберштурмбаннфюрером Хербертом Капплером, полицейским атташе посольства, и Отто Скорцени, долговязым австрийцем, прибывшим с генералом Штудентом. Странно, но в этот душный вечер 27 июля на Скорцени была летная куртка, отороченная мехом, со знаками отличия капитана военно-воздушных сил.
Обращаясь к обоим, Скорцени произнес:
— От имени фюрера должен просить вас поклясться, что все, что бы ни произошло далее, будет сохранено в строжайшем секрете.
У Дольмана и Капплера такое начало вызвало повышенный интерес. В 1943 году не многие молодые офицеры попадали в окружение Гитлера, а тем более удостаивались его беседы. За день до этого Скорцени получил специальное задание. Этот блондин, настоящий гигант, со шрамом на щеке со времен студенческой дуэли, должен был отыскать Муссолини.
В девять часов вечера 26 июля тридцатипятилетний Скорцени, гауптштурмфюрер войск СС, стоял перед Гитлером в его штаб-квартире в сосновом бору под Растенбургом в Восточной Пруссии впервые в своей жизни. В течение прошедших трех месяцев он был начальником секретной тренировочной школы VI управления Главного управления имперской безопасности. Перемены, происходившие в Италии, его мало интересовали. В его задачу входила подготовка будущих агентов — от вопросов самообороны до осуществления саботажа.
— Муссолини, мой друг и добрый товарищ, — сказал ему Гитлер эмоционально, — обманут королем и арестован собственными земляками. Я не могу и не хочу оставить одного из великих сынов Италии в беде. Я хочу сохранить верность старому моему союзнику и дорогому другу — его необходимо срочно отыскать и выручить, или же он будет выдан союзникам.
Но это было лишь одним из пунктов задачи, которая привела Штудента и Скорцени в Италию, причем столь срочно, что из багажа у них были лишь зубные щетки, а из одежды — то, что было на них.
Хотя Бадолио и заверил немцев, что «война будет продолжена», Гитлер был уверен в отступничестве Италии. 25 июля в Италии находилось всего восемь немецких полнокровных дивизий, а уже 26 июля еще три дивизии спешно преодолевали Бреннерский, Тарвисский и Малый Сен-Бернарский перевалы. Операция под кодовым названием «Аларик», предусматривавшая массовое разоружение итальянской армии парашютистами Штудента, должна была в скором времени стать суровой реальностью.
— Проинформированы ли об этом фельдмаршал и Маккензен? — спросил Дольман у Скорцени.
Но тот лишь покачал головой. Гитлер подчеркнул, что ни армейское командование, ни посол не должны ничего знать о его миссии.
— У них в корне неправильное представление о ситуации, — проворчал фюрер, — и они сделают все не так.
