Георгий Гречко - Космонавт № 34. От лучины до пришельцев
Приведу простой пример. Еду по Ленинграду на мотоцикле. Засматриваюсь на здание театра, а когда поворачиваюсь вперед, то вижу, что несусь прямо в кабину грузовика. Я почти положил мотоцикл на землю и проскочил перед грузовиком. И в момент, когда я проскакивал, почувствовал удар. Мотоцикл вздрогнул на большой скорости, и вроде все хорошо. Я ставлю ногу на подножку, а подножки нет. Продвинься грузовик еще хотя бы на один сантиметр, и я бы не был космонавтом, уж это точно. Этот сантиметр никто не мог ни предугадать, ни измерить. Это их величество случайность.
Были хорошие случайности, были и трагические. Пожар даже на Земле – вещь тяжелая, особенно на пятом, на двадцатом этаже. А мы-то пребывали на тысячном этаже, 350 км до Земли. Поэтому во время пожара на орбитальной станции, когда я повернулся и увидел, что станции нет, один дым, это было страшно. Страшная случайность.
Однажды случайно выглянул в иллюминатор и увидел какую-то красивую светящуюся серебряную полосочку над горизонтом – серебристые облака. И меня сразу заинтересовало, почему эти облака иногда видно, а иногда нет. Я стал фиксировать, когда они появлялись, когда многослойные, когда яркие. Они были над Антарктидой. Пришлось по будильнику вскакивать ночью, чтобы их зафиксировать. Я построил таблицу.
И оказалось, все-таки судьба и везение! Пришла большая удача. Случайно одновременно с нами в Антарктиде проводились пуски геофизических ракет. Они изучали эти высоты с помощью ракет, а я – из космоса.
И когда мы сопоставили мои наблюдения и результаты исследования ракет, то с серебристыми облаками нам стало все ясно. Серебристые облака – это пылинки. Когда они охлаждаются, то влага на них замерзает и пыль начинает сверкать. Чуть потеплеет, и серебристые облака исчезают. В результате, насколько я понимаю, мы решили загадку серебристых облаков.
Если говорить на более высоком уровне, я убежден, что мы живем только потому, что существует и определенность, и случайность. Есть в квантовой механике принцип неопределенности. С этим принципом уже боролся Эйнштейн, который считал, что все определено. Двадцать лет гений искал исключительно определенность. А квантовая механика с принципом неопределенности работает на ядерную физику.
По Северному Ледовитому океану ходят атомные ледоколы, под водой всех океанов атомные подлодки, значит, квантовая механика с принципом неопределенности работает. То есть случайность, существует. И более того, если бы существовала только закономерность, то человечество было бы обречено. Почему? Вот я знал: кончу школу, поступлю в институт, хорошо буду учиться – получу хорошее распределение. Теперь в условиях рыночной, а вернее нашей базарной экономики, главную роль стала играть случайность. Те, кто шли по жизни с определенностью, сейчас не имеют работы. А вот другие люди, которые не укладывались в эту определенность, вдруг стали миллионерами. То есть в нормальной ситуации основное, от чего зависит жизнь, – это закономерность, определенность, заслуженный успех. А, когда нормальная ситуация нарушается, как сейчас в России, тогда начинает работать именно случайность. И удача становится важнее успеха. Весь этот процесс – жизнь, движение, развитие – это игра определенностей и случайностей.
Разговор с министром
Я уже упоминал Сергея Александровича Афанасьева – нашего министра, который много лет курировал всю ракетную и космическую отрасль, а назывался из конспиративных соображений скромно – «министр общего машиностроения». Я не заглядывал в справочники в поисках его имени-отчества. Я его накрепко запомнил. Это был настоящий честный, крепкий министр, волевой и знающий управленец. Должности министров тогда не покупались и не были синекурой для собственного обогащения. Он был подлинным государственником, честно прошел путь от мастера на заводе до индустриального маршала. Трудился для страны и для будущего, держал в руках огромную индустрию. Я этого человека очень уважал. Жаль, что пресса редко вспоминает о таких людях и в учебниках истории для них не находится места.
В первые десятилетия моей работы «на космос», когда я прошел путь от техника до замначальника отдела, я как-то не задумывался – а кто нами руководит в правительстве? Моим руководителем был Королев, а с министерством я дела не имел. Даже не знал, где оно находится. Все это было от меня слишком далеко. Так получилось, что сидя на одном стуле, я сменил три места работы. Потому что отрасль подчинялась то одному, то другому ведомству, пока не попала в крепкие руки Афанасьева.
С ним я, как следует, пообщался дважды.
Первый раз – когда мне нужно было оформлять пенсию. Я подал документы, все было собрано. Оставалось только получить подпись министра. Бумаги поступили к нему. В ту ночь я не смог заснуть. В голове болталась одна мысль: «С завтрашнего дня ты – пенсионер!». Эта мысль меня обжигала. И наутро я ворвался в кабинет Афанасьева, потребовал свои пенсионные бумаги и… порвал их! Потом очень долго восстанавливал.
Второй раз мы поговорили на Красной площади, во время первомайской демонстрации. Мы – космонавты, военные, производственники на праздниках всегда стояли слева от мавзолея, министры – справа. Но мы с Афанасьевым в какой-то момент оказались рядом. С ним было легко разговаривать на равных, без апломба, хотя я и говорил с ним с большим искренним почтением.
Меня много лет волновал вопрос «Бурана». Для «Бурана» был набран новый отряд космонавтов, состоявший из летчиков-испытателей. Испытатели вообще-то, неохотно шли в космонавты. В отряде космонавтов и испытания были сложнее, и зарплата меньше, чем у действующих летчиков-испытателей. А тут набрали отряд из таких асов. Это, на мой взгляд, было обоснованное решение.
Но сам проект «Бурана» вызывал у нас, простых инженеров сомнения. Мы спрашивали друг друга: Зачем мы с таким напряжением делаем «Буран»? Военного значения он не имеет. Тридцати тонн научной аппаратуры, которую он был способен вмещать, у нас нет и не предвидится. По нашей инженерной логике, «Буран» не был нужен. Это же просто мертворожденный проект! Вот об этом я его и спросил. И был уверен, что логичного объяснения программы «Буран» он не выдаст. Я просто себе представить не мог разумного обоснования!
Но его неожиданный ответ меня поразил: «Для полета на Луну мы собрали огромную кооперацию – больше двухсот институтов, заводов, конструкторских бюро и прочее. А потом американцы успешно высадились на Луну. Гонка была проиграна. Правительство принимает решение отказаться от лунной программы. Передо мной встал выбор: или разрушить кооперацию, или ее перенацелить. Вот мы и решили бросить все силы кооперации на создание советского „Шаттла“, который бы превосходил американский».
