Георгий Гречко - Космонавт № 34. От лучины до пришельцев
И стихи Каганов написал такие, какие другим писателям (даже фантастам!) не пришли в голову. Это не просто фантазии на тему конца света, а острая социальная сатира. Обратите внимание на последнюю часть – это же наша реальность в сатирическом измерении!
Глава 7. Что я понял к 80-ти годам
Счастье – это когда…
Это когда тебя понимают.
Это когда утром хочется на работу, а с работы домой.
А еще есть такой тост:
Если хочешь быть счастливым один день – напейся, если хочешь быть счастливым один месяц – влюбись, один год – женись. А если хочешь быть счастливым всю жизнь – будь здоров!
Я вам признаюсь, что я счастливый человек! Я сам себе завидую. В детстве я мечтал о ракетах и космосе, а потом стал космонавтом. В жизни одного человека – это почти невозможно. В то время юноши во всем мире мечтали об этом. И мои ровесники, и те, что были моложе.
Для того чтобы стать космонавтом, мало было хорошо учиться, заниматься спортом, работать в КБ. Нужно было, конечно, везение. Тем более, я никогда не был карьеристом, подхалимом и говорил всегда то, что думал. Но это никому не нравится. Я несколько раз был на грани того, чтобы меня выгнали. Без удачи я бы не стал космонавтом. Но об этом чуть позже.
Воспоминания о юности у меня светлые. Был даже момент, когда состояние счастья я ощутил физически. Я учился тогда на первом курсе института и был влюблен в девушку на год младше меня. Мы гуляли в парке. Даже за ручку не держались, про поцелуи вообще не говорю, тогда отношение к этому было другое. Просто разговаривали, например, о том, можно ли считать самоубийцу сильным человеком? То есть вели вполне интеллектуальные беседы. А вопросы жизни и смерти в юности интересуют особенно остро.
Вдруг она сказала, что будет ждать меня до своего совершеннолетия.
Я приехал домой окрыленный, лег спать и физически ощутил счастье в груди. Мне трудно описать это ощущение, оно длилось минуты две-три, но сила этих нескольких минут запомнилась навсегда. А потом я понял, что это искренние слова, которые не имеют никакого отношения к реальному будущему.
Через много лет я испытал настоящее физическое ощущение счастья. Моя жена была беременна, я клал голову ей на живот, ощущал, как ребенок брыкается, и чувствовал счастье!
Но, конечно, не меньшее счастье, что сбылась мечта о космическом полете. Представьте, я мечтал о ракетах, о космосе где-то с юношества. Но мечтали-то все, а летали единицы. И, наконец, в 75-м году, когда мне было уже сорок четыре года, сбылась эта совершенно невероятная, заветная мечта…
Но у меня осталась еще одна давняя мечта. Вечером перед сном послушать любимую музыку. В субботу днем почитать интересную книгу, а вечером посмотреть хороший фильм. И наконец, в ночь с субботы на воскресенье выспаться. Это моя мечта о нормальной жизни пока еще не сбылась.
Чем длиннее путь от несчастья к счастью, тем счастье пронзительнее. Однажды в компании предложили тост: чтобы жизнь наших детей была легче, чем наша. Я категорически отказался за это пить. Я желаю своим детям счастья, но не желаю им легкой жизни. Только преодолевая трудности, можно ощутить всю полноту жизни, быть счастливым лично.
А вот, что сказал Семонид Кеосский:
«Для полного счастья, человеку необходимо славное Отечество».
Мне повезло, я начал сознательную жизнь уже после сталинских репрессий, а моя активная деятельность закончилась еще до этого бардака с «прихватизацией» и нашей «рыночной» экономикой без конкуренции. Социализм без расстрелов мне нравится гораздо больше, чем грабительский капитализм с ручным управлением, без верховенства закона.
Мы жили в прекрасной стране в прекрасное время. С десяти лет, когда начал трудиться, и пока не ушел на пенсию, весь этот период был для меня счастливым. Мечты, их выполнение, труд, любовь, радость, верность, приключения – настоящая жизнь. Мы, космонавты, ощущали свою нужность стране, обществу. Много работали и верили, что наша работа нужна. Такая была психологическая атмосфера. Не хотел бы я родиться на тридцать – сорок лет позже, чтобы мои лучшие годы пришлись на эпоху гайдаро-чубайсовских «реформ».
У меня ностальгия по справедливости. Я, наверное, типичный советский человек. Мне, и как думаю, большинству наших граждан, важнее справедливость, чем богатство. Мы во время войны выживали на картошке, о хлебе лишь мечтали. Вместо конфет нам, детям, давали печеную тыкву. Но морально мы жили намного лучше, чем сейчас, когда видишь такую несправедливость, когда наворованные практически деньги хамски возвышают одних людей над другими.
Мне говорят, что при социализме, когда все были равны, то некоторые были равнее. Они могли «достать» финскую колбасу и ондатровую шапку. Да, но они не могли купить дом в Майами или самую дорогую в мире яхту.
Когда мы с Алексеем Губаревым отправлялись в первый полет, нас провожал Алексей Леонов. К тому времени уже прославленный космонавт, он пожелал нам удачи. А я был тогда рационалист и брякнул в ответ: нам удача не нужна, а нужен успех. Удача – это везение, а успех завоевывается своим трудом, своим умом и руками. Сейчас я понимаю, насколько в любом деле важна удача! Полет мне это доказал. Леонов расстроился: «Жора, ты отказываешься от удачи?!» Вскоре я понял, насколько Алексей был прав. Для счастья в жизни нужны и удача, как дар свыше, и трудовой успех.
Случайность или закономерность?
Я считаю, что вся жизнь – это игра случайностей и закономерностей. Как правило, на первый план выходит закономерность, но иногда решающую роль играет случайность. Моя жена Людмила Кирилловна в случайность не верит. Она считает, что за каждой случайностью стоит закономерность, а мы просто не всегда ее можем увидеть. Но я не согласен, что случайность – это просто непознанная закономерность. У меня иной жизненный опыт.
Приведу простой пример. Еду по Ленинграду на мотоцикле. Засматриваюсь на здание театра, а когда поворачиваюсь вперед, то вижу, что несусь прямо в кабину грузовика. Я почти положил мотоцикл на землю и проскочил перед грузовиком. И в момент, когда я проскакивал, почувствовал удар. Мотоцикл вздрогнул на большой скорости, и вроде все хорошо. Я ставлю ногу на подножку, а подножки нет. Продвинься грузовик еще хотя бы на один сантиметр, и я бы не был космонавтом, уж это точно. Этот сантиметр никто не мог ни предугадать, ни измерить. Это их величество случайность.
Были хорошие случайности, были и трагические. Пожар даже на Земле – вещь тяжелая, особенно на пятом, на двадцатом этаже. А мы-то пребывали на тысячном этаже, 350 км до Земли. Поэтому во время пожара на орбитальной станции, когда я повернулся и увидел, что станции нет, один дым, это было страшно. Страшная случайность.
