Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы
Грустный и озабоченный, Блюм молчит.
Специальный посланец республиканского правительства Фернандо де лос Риос рассказывает обступившим его дипломатам с Кэ д’Орсэ:
– Несколько дней назад в Париже я изложил обстановку Леону Блюму, военному министру Даладье, министру авиации Пьеру Коту и Ивону Дель босу. Первым высказался Даладье, который сказал буквально следующее: «Я полностью согласен с изложением лос Риоса. Поддержка Испанской республики и ее победа над монархистами является жизненно важным вопросом для Франции». В том же духе высказался Пьер Кот, но Дельбос не проронил ни слова. Два дня спустя, – продолжает лос Риос, – Даладье созвал в военном министерстве совещание французских генералов. В моем присутствии он сказал им: «Мы решили оказать помощь республиканской Испании. Это наш долг. Господин лос Риос по моему указанию составил список вооружения, которое мы вскоре направим в Испанию. Он вам сообщит подробности». Тогда, – продолжает лос Риос, – я роздал составленный мною список вооружения, стоимость которого исчисляется примерно в одиннадцать миллионов франков. Ваши генералы немедленно задали мне вопрос, каковы будут формы платежей. Я ответил, что наличными, и на следующее утро вручил им чек. Но и по сей час, когда мы с вами разговариваем, готовые к отправке боеприпасы и вооружение все еще находятся в доках Бордо. Что же происходит?
* * *Франко-английский завтрак у премьер-министра Болдуина на Даунинг-стрит проходит хорошо.
Болдуин кажется приятно удивленным.
– Но глава французского правительства – человек очень большой культуры, весьма благородного облика, он изящен, изыскан, он джентльмен в подлинном смысле этого слова, – говорит Болдуин в промежутке между пудингом и кофе.
Дело в том, что Леон Блюм пленил сердце премьер-министра. Болдуин – потомок знаменитого художника-прерафаэлита Уильяма Морриса, а Леон Блюм как раз прекрасно знает эту эпоху, так же как, впрочем, и работы Россетти,[53] некоторые наиболее известные произведения которого, весьма романтично обрамленные, украшают кабинет Болдуина.
Совсем покоренный, премьер-министр говорит Энтони Идену:
– Этот Леон Блюм – новый Дизраэли! По моему мнению, этот французский премьер кончит так же хорошо, как Макдональд! Он приспособится к нуждам момента и несколько подзабудет социализм!
* * *Между тем в автомобиле, когда он огибал Трафальгар-сквер и направлялся к Стрэнду, Блюм и Дельбос, обсуждая поведение и высказывания по их адресу своих английских коллег, приходят к следующему заключению: по сути дела, Болдуин и Иден опасаются, что это совещание трех вызовет недовольство германского правительства и побудит фюрера совершить какой-либо политический акт, который мог бы впоследствии затруднить или помешать созыву конференции пяти с участием Италии и Германии.
Английские министры доверительно сообщили Блюму и Дельбосу, что сейчас происходит перевооружение Англии и что первостепенная забота английской дипломатии в связи с этим состоит в том, чтобы выиграть время и избежать какого бы то ни было конфликта в Европе в течение двух ближайших лет. В таком случае будут уместны любые проявления политики умиротворения по отношению к Германии.
С другой стороны, ни Иден, ни тем более Болдуин не питают иллюзий в отношении нового Локарно. Но они полагают, что следует попытаться провести эти последние переговоры с Германией с максимумом fair play.[54]
Что же касается гражданской войны в Испании, то Болдуин и Энтони Иден задыхаются от гнева при одной лишь мысли, что мадридское правительство является союзником, членом Лиги Наций и что его требования о предоставлении оружия вполне логичны.
* * *Проходя вновь через холл отеля «Савой», Дельбос громко говорит Леону Блюму, который кажется озабоченным:
– Что ж, положение ясно! Нам нужно сделать выбор между сотрудничеством с Англией и оказанием поддержки Испанской республике!
Войдя в лифт, Леон Блюм с раздражением и нервозностью отвечает:
– Конечно… Совершенно очевидно, что для Франции речь идет прежде всего о том, чтобы не порвать ту непрочную связь, какой является соглашение, опубликованное в «Белой книге». И тем не менее…
* * *На следующий день после того, как прибыл Спаак, открывается под председательством Болдуина конференция трех.
Леон Блюм расширяет рамки обсуждаемого вопроса:
– Надо подумать также о том, что ситуация в Центральной Европе, создавшаяся в результате нового австро-германского соглашения, ставит Чехословакию в довольно критическое положение.
В связи с этим лорд Галифакс рассказывает, что три недели назад в Лондон приезжал из Чехословакии гитлеровец Генлейн и что в Форин офис он имел беседу с заместителем министра иностранных дел Ванситтартом.
– Последнему, – говорит лорд Галифакс, – Генлейн сказал буквально следующее: «Гитлер требует, чтобы районы Чехословакии, где большинство населения составляют немцы, были отделены от остальной части страны и объединены в автономную провинцию, связанную с Чехословакией федеративным актом, аналогичным тому, какой существует в Швейцарии. Гитлер требует, кроме того, чтобы Чехословакия вместе со всей «Малой Антантой» оставалась в группировке четырех европейских держав лишь при непременном условии расторжения своего союза с Россией». Давая мне отчет об этой беседе, – говорит в заключение Галифакс, – Ванситтарт поделился со мной своими соображениями. Он считает, что Германия действительно ставит своей целью прибрать к рукам всю Чехословацкую республику с тем, чтобы использовать ее для осуществления своей политики проникновения в долину Дуная и на Балканы! Но поскольку для Праги подобное предложение неприемлемо, то, следовательно, в ближайшее время дело дойдет до кризиса в отношениях между Третьим рейхом и Чехословакией!
Воцаряется глубокое молчание.
Затем Болдуин переходит к вопросам, стоящим в повестке дня:
– А пока вполне возможно, что Германия и Италия решатся пойти на вмешательство в гражданскую войну в Испании. В таком случае положение значительно осложнилось бы. Какое бы то ни было обращение за помощью к Лиге Наций представляется английскому правительству преждевременным. Женевское учреждение некомпетентно в вопросах гражданских войн. С другой стороны, обратиться к ней означало бы признать международный характер этого конфликта и, следовательно, рисковать вызвать наихудшие последствия. Интересы мира требуют, чтобы к доктрине «невмешательства», которая позволила бы локализовать пожар, присоединились все страны.
