Александр Александров - Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой
изданного дневника, хотя сама Мария подробно описывает прием, прибывших гостей и
даже легкий флирт с прежним ухажером Габриэлем Жери, “Архангелом”, который бродит
с ней по залам, целуя руки. Она, конечно, комплексует, что публика у них не такая
избранная, как ей хотелось бы, что не появился русский посол князь Николай Алексеевич
Орлов, престарелый вдовец, на которого она имела виды, но все же есть княгиня
Карагеоргович в рубиновом платье, мадам Гавини в белом муаре с испанской накидкой и
многие другие дамы, сверкающие драгоценными камнями, сама мадемуазель Башкирцева
порхает, как всегда в белом муслиновом платье, символе ее невинности и чистоты,
украшенном бенгальскими розами.
Но не вписывается такая жизнь в концепцию, избранную публикаторами дневника,
поэтому на его изданных страницах остается лишь аскетизм жизни художника,
постоянные мысли об искусстве и только об искусстве, священный огонь которого горит в
груди, возвышенное братство скромных служителей искусства, чудесные образы, роящие
в голове и сводящие нашу героиню с ума, живопись, живопись, живопись, разговоры
только о ней, что делает нашу героиню несколько маниакальной, зацикленной на одной
мысли, несвободной и подавленной навязчивой идеей. Год 1881-й кончается записью о
живописи и год 1882-й такой же записью и открывается, будто приема и не было, будто не
было танцев, уединений при розовых свечах, сверкания бриллиантов и наконец мечты
устроить собственный изысканный салон.
Глава двадцать первая
НАСТОЯЩИЙ, ЕДИНСТВЕННЫЙ И ВЕЛИКИЙ
ЖЮЛЬ БАСТЬЕН-ЛЕПАЖ
Наступил 1882 год. Новый год приносит знакомство с Жюлем Бастьен-Лепажем,
знаменитым художником, участником Салонов. Предоставим слово самой Марии
Башкирцевой:
“ М-me С. заехала за нами, чтобы вместе отправиться к Бастьен-Лепажу. Мы встретили
там двух или трех американок и увидели маленького Бастьен-Лепажа, который очень мал
ростом, белокур, причесан по-бретонски. У него вздернутый нос и юношеская бородка.
Вид его обманул мои ожидания. Я страшно высоко ставлю его живопись, а между тем на
него нельзя смотреть, как на учителя, с ним хочется обращаться как с товарищем, но
картины его стоят тут же и наполняют зрителя изумлением, страхом и завистью. Их
четыре или пять; все они в натуральную величину и написаны на открытом воздухе. Это
чудные вещи”. (Запись от 21 января 1882 года.)
Через несколько дней она встречает Бастьен-Лепажа на благотворительном бале в пользу
бретонских спасателей на водах и приглашает к себе. На следующий день, 28 января, Жюль посещает ее в мастерской, очаровывая женщин. Он хвалит работы Марии, говорит о
ее замечательном даровании и она готова броситься этому маленькому человечку на шею и
расцеловать его. Иметь такой же талант, как у Бастьен-Лепажа, становится отныне ее
целью. Выйти замуж за великого мира сего, богатого, известного, было бы отлично, но
лучше талант, как у Бастьен-Лепажа, “благодаря которому головы всего Парижа
оборачивались бы, когда проходишь мимо”.
Она задумывает большую картину - сцену из карнавала, но для этого нужно ехать в Ниццу.
Юг, от которого она упорно отказывалась, становится неизбежен и мил. 30 января она уже
в Ницце и заносит в дневник свои впечатления от последней встречи с Бастьен-Лепажем, что напечатано в дневнике, а также свои ощущения от возвращения в Ниццу, что остается
в рукописи:
“Здесь я схожу с ума. Я люблю этот край больше Италии, больше Рима, больше Испании.
Здесь я выросла, это почти моя родина, а я цепляюсь за Париж, пытаясь создать себе
положение, но годы, проведенные в Ницце, заставляют меня всегда возвращаться сюда”.
(Неизданное, 30 января 1882 года.)
Эти слова не напечатаны, ведь это так не патриотично любить чужую Ниццу, а не свою
родину. Как мы потом увидим, после ее смерти, мать постоянно будет доказывать, что
Мария мечтала только о России.
Вообще о поездке в Ниццу в русском издании дневника ни слова, потому что по замыслу
издателей, а теперь уже и переводчицы, должна остаться одна, но пламенная страсть -
живопись. Отдельные записи за время пребывания в Ницце есть, но они только о работе, всего остального как бы и не было, а поскольку нет упоминания Ниццы, то читателю
приходится думать, что дело происходит в Париже, куда они вернутся только к открытию
Салона, то есть к маю.
А между тем молодежь, как и положено молодежи, гуляет, ведь в Ницце зимний сезон, аристократии зимой положено съезжаться в Ниццу. В Ниццу, на виллу Мизе-Брон,
принадлежащую Габриэлю Жери, которую он любезно предоставил, приезжает наша
героиня, Мария Башкирцева, ее брат Поль с женой Нини, Дина; следом за ними
устремляется и князь Божидар Карагеоргович.
В Ницце начинается карнавал, ради которого все и отправились в путешествие. Следом за
молодыми в Ниццу прибывают и старшие. Для Башкирцевых все изменилось, у них
теперь появился статус, их наконец принимает и русский консул Паттон, и сестра
Константина Башкирцева, мадам Тютчева. Все они читали “Фигаро”, главную газету
великосветской хроники и светских сплетен, где описывался Новый год у Башкирцевых.
Башкирцевых начинают принимать.
В первый день карнавала на набережную выезжает праздничный кортеж из украшенных
цветами экипажей, в котором участвует и семья Башкирцевых. Описание одного из их
экипажей попадает даже в “Светскую жизнь”, издающую в Ницце. Экипаж и лошади
украшены множеством разноцветных лент и букетами пармских фиалок, дамы одеты в
костюмы в стиле Ватто из белой шерсти с фиолетовой гофрировкой, фиолетовым шелком
экипаж обит внутри.
В Музее изящных искусств Жюля Шере в Ницце хранится вырезанный Марией
Башкирцевой из китайской бумаги силуэт, на котором легко узнается князь Божидар
Карагеоргович со своей острой бородкой, пляшущий канкан. Все так и было в
действительности, Божидар своим неудержимым темпераментом заставил плясать канкан
на вилле Мизе-Брон почти двести приглашенных гостей. Новые русские гуляют.
Отплясавши, новые русские отправляются всей семьей просаживать деньги на зеленом
сукне Монте-Карло. Из-за порочной страсти к игре, как подшучивает Мария, ее тетушка
готова бросить все на свете, даже ее, свою любимицу.
Мария остается на пустынном пляже одна (одна - это не в нашем понимания, естественно, при ней всегда присутствуют слуги, все тот же Шоколад или одна из ее гувернанток). Ей
