Маргарет Хаббард - Полет лебедя
Но самую большую радость он получал от своих поклонников, чьи письма и подарки приходили к каждому его дню рождения и каждому празднику. Он не сомневался в искренности этих простых людей, которые любили своего поэта, как никого больше, даже короля. Бедный столяр, пришедший пожелать ему добра, не имел в виду ничего дурного, когда сообщил ему, что они с женой в каждый день рождения Андерсена выпивают по чашечке горячего шоколада, роскошь, которой они не могли себе позволить в другие времена. Он так же попросил разрешения назвать их сына Хансом Кристианом Андерсеном. Портной, находящийся за последней чертой бедности, принес ему чудесную шелковую жилетку и попросил принять ее в дар. Старые дамы останавливали его на улице и говорили ему, какую радость они испытали, читая его истории. Молодые дамы влюблялись в него, считая его безобразность достоинством, и иногда были даже слишком утомительными в своей настойчивости. День рождения Андерсена практически приравнялся к национальному празднику. Сотни людей, начиная от короля и заканчивая простым лавочником, присылали ему подарки, которыми был уже переполнен его дом. Но поэт намного больше ценил клевер-четырехлистник, подаренный студентом, чем золотую табакерку от короля.
Оставалась только одна почесть, еще не оказанная великому поэту. В течение нескольких лет он ждал приглашения от родного города Оденсе отпраздновать там свой юбилей. Когда же наконец оно пришло, теперь уже он заставил ждать еще год, таким образом, чтобы юбилей приравнивался к пятидесятилетию с тех пор, как он покинул родной город. Земляки с ним вполне согласились и сразу же приступили к подготовке. Сразу же вспомнили о прорицании старой гадалки, и добрые граждане Оденсе были намерены воплотить его в жизнь.
И они в этом преуспели. Два дня Ханса Кристиана чествовали в Зале гильдий, его статуя была воздвигнута в Студенческом клубе, три дня длился банкет в его честь в большой гостинице. Ему подарили огромную корзину роз и лавровый венок. Цветы окружали серебряный щавелевый лист с серебряной улиткой на нем. Андерсен никогда в своей жизни не был так счастлив. Он позволил людям пожимать его руки, пока они не заболели и не распухли, а его лицо устало от неснимаемой улыбки.
Одним декабрьским вечером ему все же удалось ускользнуть от толпы, заполнявшей Зал гильдий и рыночную площадь. Дул холодный ветер, и серое небо грозило сильным снегопадом. Мужчину пробила дрожь, и он повыше поднял свой воротник. Весь день его зубы посылали его мозгу мрачную симфонию боли, и он всю церемонию мечтал, как бы поскорее исчезнуть с глаз своих почитателей, добраться до дома епископа и лечь на мягкую удобную кровать. Но это время еще не пришло. Когда обнаружат его пропажу, кто-нибудь несомненно побежит за ним в дом епископа. А он не хотел, чтобы его нашли еще час или даже больше. Мириады противоречивых мыслей кружились в его голове: радость, зубная боль и все нарастающий страх того, что король не одобрил этого торжества. Иначе почему он не прислал телеграмму, чтобы поздравить его? Ему нужно время, чтобы обдумать все это. Но куда он пойдет?
Не осознавая того, он пошел в направлении своего первого дома в Оденсе, маленького домика с остроконечной крышей и маленькой лужайкой, на которой росли розы, то самое место, которое он с такой любовью описал в сказке «Снежная королева». Он располагался всего в нескольких шагах от Зала гильдий. Ханс Кристиан спешил к нему, надеясь, что его никто не заметит. Весь день люди посещали этот дом, словно храм. Но сейчас он надеялся, что никого там не застанет. Ханс Кристиан тихо открыл дверь. Внутри было темно. Воздух наполнял аромат роз, стоящих на камине. Пол был чисто выметен и вымыт, а занавески возле кровати белели в темноте. Рядом с камином стоял старый стул, на котором когда-то сидел маленький Ханс Кристиан, а отец читал ему пьесы Шекспира и Хольберга.
Ханс осторожно закрыл за собой дверь. Ничто не нарушало тишины. Для его земляков это место было священным. И даже крестьяне, приходившие сюда, старались говорить как можно тише, чтобы не нарушить царящего покоя внутри маленького дома. Он сделал шаг в направлении кресла, которое стояло напротив стула возле камина, но внезапно остановился. В комнате был кто-то еще, женщина лет семидесяти, с ног до головы укутанная в черное. Она стояла у окна, молча глядя на него. Ханс слегка поклонился.
— Я думал, что здесь не будет никого в такой час, — сказал он. Затем, заметив, что женщина направилась к двери, добавил: — Не уходите, мадам. Теперь этот дом общественная собственность.
— Вы пришли сюда отдохнуть, герр Андерсен, — заметила женщина. В ее голосе было что-то знакомое, и Ханс стал внимательно разглядывать ее. Она продолжала: — Признание Оденсе утомило вас. Когда человек так велик, как вы, у него слишком мало времени для отдыха.
— Карен! — воскликнул он. — Карен, после всех этих лет!
В свете, падающем из окна, он увидел, что она улыбается.
— Удивлена, что вы вспомнили меня.
— Я никогда не забывал тебя, Карен, — ответил он, но она прервала его:
— Не утруждайте себя деликатной ложью! У меня не было намерения встречаться с вами или даже позволить вам увидеть меня. Я не думала, что вы придете сюда, в это дом. А я хотела его увидеть.
Она пошла в направлении камина. От ее глаз не ускользнул ни один уголок маленькой комнаты.
— Я хотела войти в дверь, которая была всегда закрыта для меня. Это мой первый визит в дом нашей матери. Я хотела сесть у очага и постараться представить ту жизнь, которой я была лишена. Но в этом очаге нет тепла. Он украшен цветами так, словно вы уже умерли! — Она сорвала белый бутон и бросила его на пол.
Ханс содрогнулся, но постарался ответить вполне любезно:
— Они не это имели в виду. Старый дом стал святым местом.
Карен повернула к нему свое белое холодное лицо.
— Великий сын возвращается в Оденсе по специальному приглашению города, ему устраивают торжественную встречу с шествием и песнями, и епископ читает речь о чудесном мальчике, который столь многого сумел добиться. Тот самый епископ, который в свое время не хотел пускать тебя на занятия по подготовке к конфирмации! Бургомистр подхватывает слово, выступая с другой речью, превознося тебя до небес, гордясь, что он твой друг. Он, наверное, забыл, что однажды помогал забрасывать тебя камнями на улице, потому что все говорили, что ты такой же сумасшедший, как и твой дед!
Ну, вот оно, это ужасное прошлое, которое он пытался забыть весь день. Когда Ханс поступил в класс для подготовки к конфирмации, он помнил, как недобро смотрел на него епископ. Он вспомнил бургомистра, который тогда был еще мальчишкой, его грубый, ненавистный взгляд. Ханс опустился на верстак башмачника.
