Иван Исаков - Каспий, 1920 год
Чириков уговорил Сергея Авдонкина сходить на истребителе в порт и забрать лоцманов: никто из нас не знал правил входа. Сережа всех развеселил. Он возвратился минут через сорок, стоя на носу в английском пробковом шлеме «здравствуй-прощай» (два козырька - спереди и сзади), и был принят издали за нового парламентера.
* * *
Бесспорно, Чемпэйн еще в период первого перемирия решил, что ему придется ретироваться, и оттягивал сдачу из двух соображений. Первое - надо было получить прямое разрешение на уход из Энзели либо от комдива-13, либо от верховного комиссара Великобритании. Но оба молчали или давали советы, которые снимали с них ответственность за последствия (мы можем только предполагать, так как точных сведений не имеем). Второе - надо было добиться от советского командующего таких условий капитуляции, которые можно было бы потом представить в виде «добровольного оставления Энзели». А это значит - уйти с оружием в руках и в полном составе, не оставив пленных. К счастью, большевики на это пошли. А что касается белогвардейцев, их флота, имущества и т.д., то британцу было на это наплевать, лишь бы спасти свою шкуру и (относительно) репутацию. Конец колебаниям пришел от Хуммама.
Чемпэйну не могло нравиться то, что развернутый на подступах к Казьяну 9-й Ворчестерский батальон начал контакты («братание») с «красной морской пехотой». Последовало приказание сменить его 7-м Норс-Стаффордским батальоном, который еще не соприкасался с нашими матросами.
Кожановцы, увидя цепи новых солдат, выходящих из Казьяна, залегли и открыли огонь. Стаффордцы тоже залегли и открыли огонь, а что касается ворчестерцев, то те, оказавшись между двух огней, шарахнулись и просто побежали, пригибаясь к земле.
«Володарский» успел сбить один пулемет, а «Австралия» даже не смогла сделать залпа, как на шоссе выскочил на фордике парламентер с белым флагом. На счастье, все произошло на глазах у комфлота и у Крачлея. Порядок был быстро восстановлен, однако наши десантники, преследуя удиравших, захватили не менее полукилометра на подходах к Казьяну. Генерал решил больше не испытывать судьбу и дал радио в адрес Крачлея с предложением кончать все переговоры на уже договоренных условиях.
Комфлот потребовал четырех заложников из числа офицеров и комиссию для сдачи трофеев. Согласие было тотчас получено. Не знаю, как хитрые англичане добились того, что ни один пункт соглашения не был зафиксирован на бумаге. Но дело было сделано.
Танкерный флот был дороже протокола.
* * *
Конечно, все рады такому удачному окончанию опе-рации, но никакого общего и громкого ликования не видно. Причина не только в том, что финал операции прошел тихо и в стороне от нас, но главным образом в исключительном напряжении и утомлении. Хотя боевую тревогу дали в точке развертывания, никто не спал с ночи и все стали на боевые посты задолго до рассвета.
Решающую роль сыграл психологический фактор. Если бы заранее знать, что победа придет так относительно легко, сохранилось бы больше сил и сейчас гремело бы «ура» и танцы под баян. Но с 7 утра до 17 часов все работали у пушек и механизмов в непрерывном ожидании артиллерийских залпов с берега, атак торпедных катеров, возможного подрыва на минах и т.д. Можно ждать час-два… и больше. Но через четыре-пять часов появляется утомление, а через девять-десять часов наступает не только сильное утомление, но и апатия.
Эти же девять часов напряжения подтвердили, как высока была дисциплина и политическая сознательность наших моряков.
* * *
Утомление было настолько сильным, что как-то по инерции в голове вертелись «очередные» мысли:
надо почистить пушки; потом труднее будет сдирать нагар;
как придется входить в порт? с лоцманом или рискнуть.без? и т.д. и т.п.
А ведь, по сути дела, внутри должно было все петь и кричать:
задача, поставленная Москвой, выполнена!
главное в том, что белый флот не потоплен и, очевидно, возьмем его в полной исправности!
англичане с позором изгнаны!
белых как организованной силы на Каспии не существует!
войне на этом театре - конец!
Но пока не прошел шум в ушах от стрельбы, пока не кончил изнывать от жары и утомления, пока не восстановилась способность остро воспринимать окружающее, все эти мысли как будто возникали в голове другого человека, стоящего рядом.
Когда «Либкнехт», предшествуемый истребителем, проходил мимо нас в гавань, то при сближении, с «Деятельным» комфлот поздравил С.А. Чирикова с победой и поручил ему наблюдение за порядком на рейде.
В поле нашего обзора все было нормально, и мы двинулись на восток посмотреть, как идут дела у Кожанова. Оказалось, что высадка бойцов по существу закончена, шлюпки, снующие между транспортами и пляжем, перевозят остатки какого-то снаряжения. Но зато на берегу открылась незабываемая картина.
Ветераны- кожановцы, участники боя, так вспоминают этот эпизод отступления английских войск на Решт: «…по шоссе тянулся бесконечный поток вражеских частей. Ехали на машинах, на лошадях, на ослах…» {129}
Этот поток как бы процеживался сквозь своеобразное сито, так как по обе стороны дороги были развернуты пулеметные, а за ними стрелковые взводы кожановцев.
Осликов не помню, хотя они состояли «на вооружении» английской бригады, но зато хорошо запомнилось, как позади замыкающего батальона индусов в тюрбанах самым последним эшелоном шла вереница санитарных «фордиков». Благодаря белому парусиновому навесу (фургону) с красными крестами они резко выделялись на фоне пыльного шоссе и окружающих желтых песков. Но доверчивые советские моряки, наблюдавшие за выходом капитулировавших джентльменов, не подозревали, что под красным крестом вывозятся не раненые (оставленные в лазарете Казьяна), а замки от орудий береговых батарей.
Через несколько минут, оставив заслон на дороге, головной отряд из состава десанта без единого выстрела двинулся в направлении Казьяна и стал исчезать в его садах и рощах.
С «Австралии», стоявшей ближе всех к берегу, нам сказали, что первым двинулся в Решт бригадный генерал со своим штабом, не пожелавший лично встречаться с большевистским командованием.
Если заглянуть в документы того дня, то можно найти следующую лаконичную фразу:
«Вечером английский генерал Чемпэйн ввиду безнадежности своего положения заявил, что он решил эвакуировать Энзели и просил пропустить его войска в Решт».
