Венди Холден - Дети лагерей смерти. Рожденные выжить
«Тибор сдался, – сказал Приске один из переживших тот марш. – Умер от голода в январе 1945-го… Он упал на дорогу и, наверное, там и остался… Скорее всего, его застрелили».
Тибор Левенбейн, журналист с трубкой в зубах, улыбающийся банковский клерк, муж и отец, погиб неизвестно где, на заледеневшей дороге в Силезии, буквально за несколько месяцев до конца войны, в возрасте 29 лет. У Приски не было его тела, чтобы оплакать его или произнести кадиш. Не было ни похорон, ни надгробия, на который клали бы камни, зажигали бы свечи на йорцайт, поминальный день. Не было вообще никакого ритуала, ни еврейского, ни какого-либо другого.
Его вдова так и не оправилась от этой смерти. До конца своих дней она отказывалась снова выходить замуж: «Мой брак был прекрасен. Я осталась одна, потому что больше ни с кем не могла и не хотела жить, не было на свете похожих на него людей».
Подруга детства Гизка вернула Приске ее семейные реликвии. Среди них были свадебные фотографии, несколько писем Тибора и изображения ее родителей. Там же были любимые серьги и медальон матери, который она носила на золотой цепочке, и карманные часы деда.
Решив посвятить себя науке, Приска наняла местную девочку для ухода за Ханой и вернулась в магистратуру французского и английского языков. Как она и планировала, вскоре она стала учителем в Братиславе, в начальной школе на Карпатской улице. В 1947 году она сменила фамилию, потому что школьный инспектор жаловался: произнося «Левенбейнова», язык сломать можно. «Одна из моих коллег сообщила инспектору, что я собираюсь менять фамилию на “более словацкую”, так я и поступила». Приске всегда нравилось французское слово l’homme, означающее «человек», и она решила, что Лом с суффиксом «—ова» будет звучать проще. Она еще сильней обрадовалась, когда узнала, что среди голливудских звезд есть чешский актер по имени Герберт Лом.
Приска растила дочь под именем Ханы Ломовой и крестила ее в евангелистской церкви. Мать прилагала много усилий, чтобы дать дочери отличное образование. «Я была ей и матерью, и подругой, и советчиком. Мы жили друг для друга. Она никогда меня не подводила».
Приска оставалась в Братиславе на протяжении пяти лет, пока не смирилась с мыслью, что Тибор не вернется домой. Ее сестра Аничка снова вышла замуж и прожила в городе до конца своих дней. Брат Янко уехал в «землю обетованную» в 1948 году, чтобы присоединиться к Банди. В 1950-м дядя Гиза убедил Приску уехать с ним на восток Чехословакии, в Пресов, где была построена новая клиника, а его назначили заведующим отделением пульмонологии. Хана была ребенком со слабым здоровьем, страдала от кровотечений из носа, аденоидов и расстройства кишечника, поэтому дядя решил, что ей будет лучше на горном воздухе и с доступом к медицинскому уходу.
Приска стала учителем иностранных языков в Пресове, где, после нескольких лет преподавания английского, французского и немецкого, открыла отделение английского языка и литературы при местном университете и была назначена ведущим специалистом философского факультета. В 1965 году, пока Хана училась в колледже в Братиславе, Гиза – ее любимый дядя Апу – покончил жизнь самоубийством, решив, что у него рак легких. Ему было 65 лет. Приска нашла его в их общем доме, и это совершенно выбило ее из колеи. Неожиданно оставшись одна, она не выдержала и отправилась обратно в Братиславу, чтобы быть со своей дочерью.
Хана впервые обнаружила свои истинные корни в возрасте шести лет, когда кто-то назвал ее «вонючей еврейкой». Она прибежала домой и рассказала матери о случившемся, на что та ответила: «Я покажу тебе фотографии своих родителей, которые были евреями». Хана взглянула на них и сказала: «Хорошо, значит, я хочу быть еврейкой. Теперь можно пойти дальше играть?» С тех пор этот вопрос ее больше не беспокоил. Она никому не говорила о том, что родилась в концентрационном лагере: «Как-то случая не было подходящего».
По мере того, как Хана росла, Приска старалась напоминать ей удивительную историю их семьи, показывала фотографии Тибора и рассказывала о его жизни. У нее сохранилась его записная книжка и коллекция марок, которые он отдал на сохранение одному из друзей. «Я хотела, чтобы она знала, кем был ее отец и через что мы прошли, но воспоминания должны были оставаться светлыми. Хотелось, чтобы она чувствовала родство с отцом и понимала, какой была жизнь в то время… Я все помнила и передала это ей».
Хана описывала мать как «человека вспыльчивого», но решительного – если уж она решила, что дочь выживет, то так и будет. Долгие годы Хана надеялась, что ее отец пережил лагеря, и с надеждой всматривалась в лица всех высоких голубоглазых блондинов с усами, которых встречала на своем пути. Лишь в 20 лет она, наконец, приняла правду о его смерти.
Они с матерью поддерживали связь со своей защитницей Эдитой, которая приехала к ним из Вены, когда Хане исполнилось 19 лет. «Я никак не могла перестать ее обнимать!» – вспоминает Хана. В 1944 году Эдита в качестве мицвы – морального долга, пообещала Тибору, что позаботится о его беременной жене, когда они встретились в поезде. В свою очередь, она также надеялась выжить и однажды встретить мужчину своей жизни. Ее молитвы были услышаны, и после войны она вышла замуж за раввина. Хана вспоминает их встречу: «Ее муж был очень сдержанным, у них было двое детей. Эдита не прекращая говорила о мужестве моей матери».
Приска надеялась найти и другую Эдиту, которая сыграла важную роль в ее жизни, доктора Маутернову, которая помогала при родах на фрайбергской фабрике и позже сбежала с поезда. «Мы расстроились, узнав, что она умерла после войны. Я так и не смогла ее поблагодарить», – говорит Хана. Приска организовала встречу с женщинами, разделившими нелегкий опыт заточения, среди них были Чава Ливни и Магда. Хана должна была с ними познакомиться. Девочка встретила и мужа Магды, актера Грегора, который оформлял ее документы в Маутхаузене. «Выглядишь намного лучше», – сказал ей Грегор. Позже Хана познакомилась с человеком, который работал в редакции газеты вместе с ее отцом. «Ты – дочь Тибора?» – спросил он и начал плакать от нахлынувших теплых воспоминаний о друге.
В 1960 году, когда Хане исполнилось 15 лет, Приска отвезла ее в Горни-Бржизу, чтобы лично поблагодарить всех тех, кто помогал заключенным поезда. Господин Павличек к этому моменту умер, но о нем говорили с теплотой. Они возложили камни на общую могилу 38 заключенных того поезда, которых изначально погребли рядом с железной дорогой, а позже перезахоронили на городском кладбище. От горожан они узнали, что советские солдаты заставили пленных офицеров СС раскапывать могилы узников голыми руками и заново их хоронить. Мальчики Ярослов Ланг и Вацлав Степанек наблюдали за этим действом вместе с остальными жителями. «Нам было приятно это видеть. Это был акт возмездия. Немцы должны были заплатить за содеянное».
