Венди Холден - Дети лагерей смерти. Рожденные выжить
Восстание окончилось за день до прибытия Красной армии в Прагу 9 мая и начала массового изгнания с территории Польши и Чехословакии трех миллионов этнических немцев, во время которого было убито еще несколько тысяч человек. Анка была женой немца, что ставило ее в неопределенное положение. Являясь евреем по крови, Бернд терял право на немецкое гражданство согласно Нюрнбергскому соглашению, а значит и его жена немкой не являлась. Но по официальному законодательству он все же оставался гражданином Германии, значит и она тоже. Она никогда не отрекалась от родной страны, но формально Анка потеряла чешское гражданство. В результате она оказывалась без дома и гражданства, вероятно, овдовевшая и с больным ребенком на руках – в ситуации было мало приятного. Кончился май, а значит, она провела в гетто и лагерях уже четыре года, и больше всего на свете она хотела домой.
Чехия страдала от нехватки топлива, поэтому власти не могли отправить свои поезда в Австрию и несколько сотен человек застряли в лагере. Чтобы как-то ускорить процесс, в Прагу отправили выдающегося чешского профессора права Карлова университета Вратислава Бусека, политического заключенного, который пробыл в лагерях пять лет. Через неделю профессор вернулся с новостями о поезде. Он ждал своих граждан на станции в Ческе-Будеевице, чехи украсили его цветами и плакатом «Z pekla Mauthausen – domu» («Из ада Маутхаузена – домой»). Анка с ребенком и терезинскими друзьями отправились туда на автобусах и грузовиках, после чего они пересели на поезд до Праги.
Три новоявленные матери, с крошечными детьми на руках и в чудовищно несоответствующей одежде, были поглощены толпой во время массового исхода из Маутхаузена летом 1945 года. Черно-белые фотографии, снятые американцами, запечатлели извивающуюся человеческую очередь вниз по холму до самого города. Каждый выживший терпеливо ждал своей очереди, чтобы сесть в грузовик, военный или со знаком Красного Креста, который доставит их в порт, на станцию или пункт сбора. Все они предвкушали светлое будущее, пока их не схватили и не превратили в нищих беженцев.
У освобожденных была последняя возможность насладиться потрясающим видом, где так долго правило зло. Кто из них не бросил последний взгляд на стены места своего заключения и не подумал: «Что бы было со мной, если бы я не совершил страшный, по мнению нацистов, грех – родился от еврейской матери?» Настало время взглянуть в будущее. Кто-то из них заметил: «Теперь мы можем начать жить по-настоящему».
С самого первого своего вздоха, когда их крошечные сердца стали биться синкопой с сердцами матерей, трое новорожденных могли быть уничтожены в любой момент. Тысячи детей не пережили Вторую мировую войну. У миллионов не было на это шансов.
За шесть лет нацисты уничтожили две трети 9,5-миллионного еврейского населения Европы и миллионы неевреев. Из тысячи женщин, загруженных в поезд на Фрайберг, до станции города добралась лишь половина. По чудесному стечению обстоятельств три молодые матери, которые пережили каждый из пересчетов и осмотров нацистами, смогли добраться до последней переклички.
Благодаря отваге, вере и удаче, их дети стали первыми, кому дали в лагерях имена вместо номеров. Бросая вызов самым темным временам того века, они получили право зваться последними людьми, пережившими Холокост.
Для каждого из них 1945 год стал концом того, о чем с болью придется вспоминать до глубокой старости. Но тогда же они получили то, чего не пережить многим последующим поколениям – второй шанс начать жизнь и снова ее полюбить.
Дом
Приска
Первое пассажирское судно, которому открыли путь по Дунаю, покинуло порт Энса и отправилось на восток 19 мая 1945 года, через три недели после освобождения узников Маутхаузена. Судно тяжело и низко шло по реке из-за большого количества пассажиров-беженцев, зажатых на палубе и мечтающих скорее добраться до дома. Среди них была и Приска Левенбейнова.
Путешествие было долгим и сложным, судно – опасно перегружено, но они медленно пробирались к Вене за минно-тральным кораблем, который проверял воду на наличие оставшихся бомб. Дунай попал в руки нацистов после того, как Гитлер признал территорию его бассейна частью юрисдикции Германии. Обстреливая немецкие самолеты, боевая флотилия Черного моря прошла по основным портам Европы и установила их защиту. К концу войны река была заполнена потопленными судами, нагруженными взрывчаткой и бомбами, свободно дрейфующими в водах Дуная. Эти подводные мины представляли большую опасность для судов долгие годы после войны.
Судно совершило вынужденную остановку в Тульне, в 150 километрах от Маутхаузена, потому что во время бомбардировки были разрушены авиационная база, нефтезавод и железнодорожный мост. В связи с разрушением последнего переправа по реке была приостановлена, следовало разобрать завал. На протяжении двух дней судно стояло на западном берегу Тульна, а несчастные пассажиры должны были спать на соломе. Неожиданная остановка пугала нервных заключенных, ведь они находились на родине Гитлера. Некоторые пассажиры требовали высадки на берег. Они отправлялись пешком на запад, чтобы поймать поезд до Вены или дальше, расплачиваясь за билеты американскими сигаретами, которые ценились не меньше золота. 22 мая Приска сошла на Зимней пристани Братиславы и обнаружила, что, хотя город и бомбили, его историческая часть была почти невредима. Она всем сердцем хотела отправиться домой и узнать, ждет ли ее Тибор, но первостепенной задачей было позаботиться о ребенке. В дороге раскрылись раны, бинты намокли от крови, девочке нужна была медицинская помощь.
Опасаясь, что потребуется консультация именно майора Стейси, Приска бросилась в детский госпиталь на Дуклянской улице, где врач-педиатр Чура, бросив лишь взгляд на недокормленного ребенка, покрытого ранами, заявил, что требуется немедленная госпитализация. Второй раз за несколько недель Хана должна была подвергаться хирургическому вмешательству, следовало вскрыть и заново вычистить каждый нарыв, образованный недостатком витаминов. Снова зашив все раны, доктор передал ребенка в отделение специального ухода.
Приска ждала хороших новостей и молилась о добром здоровье Ханы. «У меня было хорошее предчувствие, потому что она хотела жить – она по-настоящему хотела жить», – говорила она позже. Профессор Чура произнес эти же слова, когда операция была окончена.
Как только все закончилось и Хана была вне опасности, две монахини забрали ее оголодавшую мать на больничную кухню. Жадно озираясь по сторонам, она заметила на печке горшок с чем-то вроде тушеных бобов. Прежде чем кто-то успел опомниться, она схватила сосуд и в один присест опустошила его, а люди наблюдали за ней в «оглушительной тишине».
