Станислав Зарницкий - Чичерин
— Что я буду делать с Чичериным? Он явно в этом вопросе псих.
Через несколько дней получаю постановление ЦК: Чичерину, копия — мне. Чичерину запретили устраивать заседания коллегии после 1 часу ночи».
Конечно, слова «о сне петухов» — это всего лишь одна из обычных шуток Чичерина, которые он умел произносить с весьма серьезным видом. Истинные причины своей ночной работы Чичерин изложил в письме Ленину 5 мая 1920 года. Он писал тогда: «Вопрос стоит не о ночной работе, а о продолжительности моей работы, доходящей до 20 часов в сутки, что длительно не переносимо. Перенесение моего кратковременного отдыха в более ранние часы не уничтожит ночную работу, но, наоборот, продлит ее и сократит мой отдых еще больше ввиду абсолютной невозможности днем отгородить себя от телефонов и посетителей. Нормальная же продолжительность моей работы зависит от того, что наш эмбриональный центральный аппарат должен быть развит, для чего требуется: 1) другое помещение и 2) продовольственное удовлетворение сотрудников, при котором можно было бы привлекать хорошие силы. Я категорически отрицаю, чтобы мы не могли создать настоящий центральный аппарат: мы вполне способны это отлично сделать при условии необходимых предпосылок… Дела должны быть выполнены. Без этого республика не может существовать… Все министерства иностранных дел всего мира имеют ночную работу: поступают свежие известия и должны быть обработаны к следующему дню, по более спешным делам немедленно даются ответы, и в более важных случаях будят министра. Но самый аппарат ночной работы находится в руках чиновников, везде, где таковые имеются».
После решения ЦК коллегия НКИД после часа ночи собиралась лишь в крайних случаях, сам же нарком продолжал работать по-прежнему.
Но знал Чичерин и другого Ленина, непримиримо требовательного в том, что затрагивало коренные интересы Советского государства. 20 января 1922 года под впечатлением раздумий о необходимости раскола блока буржуазных государств Чичерин задает Владимиру Ильичу вопрос: может быть, можно было бы внести некоторые самые незначительные изменения в Конституцию РСФСР, в частности, не допустить ли в какой-то форме представительство в Советах также и нетрудящихся элементов? Чичерин выдвинул свое предложение отнюдь не в категорической форме и лишь для того, чтобы обсудить, возможна ли такая уступка за приличную компенсацию, поскольку лишение всей буржуазии политических прав шокирует американцев и затрудняет соглашение с ними. Ленин категорически отверг предложение наркома. «Сумасшествие!» — написал он на полях чичеринской записки. Естественно, это замечание не предназначалось для Чичерина, как и сделанный Лениным вывод, что Чичерин заработался, тяжело болен и его нужно отправить в санаторий.
Вряд ли надо говорить о том, что Чичерин не подвергся никакому наказанию, ему лишь в мягкой форме указали на несостоятельность его предложения. Товарищеские отношения между ним и Лениным нисколько не пострадали.
«Деловые соображения должны господствовать над личными, всякий личный момент должен отступать перед интересами дела, — писал Чичерин о Ленине, — этим принципом Владимир Ильич был настолько весь проникнут, что в разговорах с ним просто неловко было ссылаться на какие-либо личные соображения, когда речь шла об интересах дела; собеседник Владимира Ильича невольно чувствовал, что, когда говоришь о деле, стыдно думать о каких-либо личных соображениях. Я никогда не видел Владимира Ильича более раздраженным, чем в те моменты, когда личная склока привносилась в деловую работу, когда деловые аргументы заменялись личными нападками и склокой, когда вместо того, чтобы говорить о деле, говорили о личных обидах или о личных качествах тех или других участников дела. В такие моменты у Владимира Ильича вырывались наиболее резкие реплики или наиболее резко составленные записки. Думай только о деле, не думай о личных соображениях, пусть сознательно поставленная цель господствует над личными чувствами и над личными обстоятельствами — вот чему учились у него работавшие с ним. Вместе с тем он отличался самой тонкой деликатностью по отношению к своим сотрудникам, он умел даже неприятное облечь в такую мягкую и тактичную форму, которая совершенно обезоруживала собеседника. И от тех, кто с ним работал, он требовал такой же деликатности и тактичного отношения к окружающим. Государственные меры должны были проводиться безжалостно, всякое сопротивление, противодействие, саботаж, халатность, леность должны были караться безжалостно, но, поскольку люди работали друг с другом и удовлетворительно выполняли свою работу, он требовал деликатного отношения к сотрудникам и не допускал выражений нетерпения и резкостей».
Таким и остался в памяти Георгия Васильевича образ великого человека, перед гением которого он искренне преклонялся.
Ленин умер, но разработанная им программа советской внешней политики начинала давать практические результаты. Анализ исторических событий позволял считать, что неустойчивость международного положения, сужение европейского рынка и экономический кризис, охвативший страны Европы, внутренняя неурядица в этих странах — все толкало их на сближение с Советским Союзом. Предвидение Ленина, что капиталисты в силу экономических причин, в силу требований пролетариата их стран пойдут на установление связей с Москвой, сбывалось. Уже ни одно правительство не могло быть прочным, не провозгласив лозунга о признании СССР.
В феврале 1924 года пришедшее к власти лейбористское правительство Великобритании заявило о полном дипломатическом признании СССР. Начался год признания Советского государства. Заслугой Чичерина было ясное понимание ленинских идей в области внешней политики, и не будет преувеличением полагать, что один из крупных успехов внешней политики этого периода — отказ буржуазных правительств от бойкота Советской страны — был его личным успехом, хотя он никогда не признавал за собой этой заслуги.
Очень скоро дало о себе знать отсутствие Ленина. Кое-кто поспешил переоценить факт признания английским правительством Советского Союза, а также факт прихода к власти в Англии «рабочего правительства» Макдональда и выдвинуть в феврале 1924 года идею некоторой «переориентации» деятельности наркомата. Предлагалось на время забыть о Франции и форсировать развитие связей с Англией.
Нарком решительно воспротивился этому и вновь выдвинул свой тезис о взаимозависимости внешней политики отдельных стран. Апеллируя к ленинской практике, он разъяснял, что дипломатические успехи Советского Союза объясняются прежде всего тем, что советская дипломатия не шла на поводу ни у одной стороны. Она не позволила ставить себя в зависимость от политики какой-либо империалистической коалиции. Изучение политики Англии и Франции, их столкновений в Европе и на Ближнем Востоке показывает, что англо-французские противоречия все еще остаются сильнее франко-германских, несмотря на всю видимую обостренность последних. Можно полагать, что Франция неизбежно будет искать себе союзников на континенте, а следовательно, существует реальная возможность улучшения отношений с ней и странами, поставившими свою политику в зависимость от нее, в частности с Польшей.
