Карл VII. Жизнь и политика (ЛП) - Контамин Филипп
Современников поражало то, что эта интимная связь была выставлена напоказ, а Агнесса стала известна как королевская наложница. Пий II в своих Комментариях (Commentaires) говорит, что она была рядом с королем повсюду: за столом, в постели и даже в Совете (что вряд ли достоверно). Тот же автор добавляет, что, когда Карла VII упрекнули в неподобающем поведении, он ответил, что она играет при нем роль шута, развлекая и отвлекала его от дурных мыслей. Многие при дворе роптали, что эта фаворитка, помимо греха прелюбодейства, обходилась казне очень дорого и вела себя как принцесса. Когда в апреле 1448 года она отправилась в Париж, чтобы совершить паломничество к святилищу Святой Женевьевы и заодно посетить свой "Замок красоты", она была оскорблена тем, что жители столицы не приняли ее с почестями, приличествующими ее статусу, и назвала парижан наглецами и негодяями. Парижский Буржуа, передающий эту историю (надо сказать, что он не испытывал к Карлу VII ни симпатии, ни почтения), пользуясь случаем, помянул царицу Вавилона Халдейского, Семирамиду, которая, переспав со своим сыном, решила оправдать свой поступок, издав указ, разрешающий любому совокупляться со своей матерью, сестрой или дочерью. Короче говоря, в силу пословицы Свита короля внимательно следит за ним (Selon signeur, mesnie duyte), поведение короля и Агнессы было очень дурным примером: "Когда государь и его дама публично совершают великие грехи, его подданные тоже начинают грешить" [455]. Процитируем стихи из Воспоминаний о чудесах нашего времени (Recollection des merveilles advenues en notre temps) Жоржа Шатлена: "Я видел, как по Франции расходились, / Презрительные насмешки, / Корень и основа, / Всех оскорблений, / Грешной гордыни / И похоти / Женщины, творившей зло, / Ради своей выгоды" [456]. Гордость и похоть, вот те слова пришедшие на ум поэту, чтобы описать Агнессу Сорель.
Так что же было позитивного в ее присутствии рядом с королем? Агнессе приписывают поддержку Пьера де Брезе, деятельность которого во время царствования Карла VII оценивается историками положительно. Дело в том, что находясь на смертном одре она призвала к себе Брезе, одновременно с Гийомом Гуфье, который сопровождал ее во время визита в Париж 1448 году. А в 1446 году, как мы увидим ниже, Дофин относился к Брезе, и Агнессе с одинаковой ненавистью. Оливье де Ла Марш считал, что она обрела слишком большую власть и оттеснила от "короля его верных советников и благородных соратников, которым король с тех пор не оказывал должного внимания" [457]. Жаль, что автор не назвал ни одного из них по имени: возможно, это был просто вопрос продвижения того или иного ее протеже. В Жувенеле (Le Jouvencel) Жана де Бюэя есть сцена, где "лилейная красавица", окруженная стайкой хорошеньких девушек, побуждает Карла VII к борьбе с врагом: "Веди нас на войну, ты и твои соратники покроете себя славой [...]. Великие короли должны свершать великие дела" [458]. Действительно ли эта сцена, которая звучит как нечто из придворного романа, имела место? И когда? Бездоказательно считается, что это произошло летом 1449 года, до принятия решения о разрыве перемирия с Англией в одностороннем порядке. Этого нельзя исключать, однако очевидно, что это тщательно продуманное решение было принято единогласно на заседании Большого Совета в Лез-Рош-Траншелон. "Прекрасная Агнесса", очевидно, на нем не присутствовала, но могла действовать за кулисами.
Самое очевидное, что поразительно эффектное, "триумфальное" восхождение Агнессы Сорель было делом рук короля, обуянного пламенем "безумной плотской страсти". Но он мог бы вести себя более осмотрительно. Ведь именно статус, который он дал Агнессе, поразил и шокировал большую часть общества (добропорядочных буржуа, простой народ, духовенство). Она слишком дорого обходилась казне, не говоря уже о ее нарядах, которые были слишком нескромными. Поэтому даже приверженцы Карла VII, такие как Марциал Овернский, воздерживались от высказываний на эту тему. Что касается королевского историографа Жана Шартье, то он решил, по случаю ее смерти, посвятить Агнессе целое произведение. Поскольку ее обвиняли в том, что она жила с королем в греховной связи, Шартье провел собственное дознание, чтобы выяснить правду. После допроса, под присягой, дворян, врачей и других королевских слуг, он пришел к выводу, что если у короля и Агнессы и было соитие, то это произошло до 1444 года, когда она была еще придворной дамой герцогини Лотарингской. Подарки, которые она получала, были результатом благосклонности королевы. И наконец, согласно показаний духовника Агнессы, доктора богословия, монаха-августинца, магистра Дени Лапостола, который окормлял ее в течение долгого времени, он удостоверяет ее благочестие. Что это, наивность Жана Шартье? Возможно, но также и попытка обелить поведение короля [459]. Но действительно ли это было необходимо на данном этапе царствования?
Король и Дофин: конфликт поколений
Более важное политическое значение имело значительное ухудшение отношений между королем и Дофином в 1446 году.
Можно было предположить, что реформа армии и заключение перемирия с Англией укрепит позиции королевской власти, ведь уже в 1445 году жители Меца добавили к имени Карла VII прозвище Победоносный. Но на самом деле, король продолжал оставаться бездеятельным. Его практика управления страной, заключавшаяся в том, что он делегировал большую часть своих полномочий "главному министру", побуждала окружающих стремиться вытеснить этого назначенца, даже не думая о последствиях. Тут сразу вспоминается пара Людовик XIII ― Ришелье и окружавшие их заговоры, хотя существуют и многие другие примеры.
Словом, интриги при дворе продолжались, что могло в перспективе привести к кровавым раздорам. Вопрос о месте Дофина в управлении государством оставался открытым. Людовик не был лишен ни таланта, ни амбиций. Он отличился под Дьеппом в 1443 году, в походе против графа д'Арманьяка в 1444 году и, в меньшей степени, в войне со швейцарцами в 1444–45 годах. И его заслуги, королем не были забыты. Но режим соправления отца и сына был немыслим. В течение 1446 года Дофин, хотя и не обладая достаточной военной силой (он имел всего лишь отряд телохранителей, состоящий в основном из арбалетчиков), пытался привлечь к себе с помощью союзов, основанных лишь на клятвах, ряд принцев и знатных сеньоров. Целью этих заговоров было изолировать короля, нейтрализовав его шотландскую гвардию, или даже поместить его (например, в башню замка Шинон) под охрану 300 или 400 человек стражи, а затем избавиться от Пьера де Брезе, при необходимости умертвив. В заговоре участвовал Жан де Бюэй, который в то время был очень близок к Дофина, но Антуан де Шабанн, граф де Даммартен, испугавшись, отказался. Заговор, если он вообще существовал, был раскрыт в сентябре 1446 года. Король был вынужден отреагировать и разрешил своему сыну отправиться в Дофине, но на ограниченное время. Это было дисциплинарным наказанием, а не изгнанием. Уже давно было принято, что Дофине управляли не сменявшие друг друга Дофины, а губернаторы, назначенные королем. Людовик же, прибывший в Дофине в начале 1447 года, через несколько дней после рождения своего младшего брата Карла (26 декабря 1446 года) [460], считал себя сувереном территориального княжества, причем весьма немаленького, которым он мог управлять по своему усмотрению, что и делал в течение почти десяти лет, вплоть до своего поспешного бегства в августе 1456 года. В результате Карл VII больше не мог рассчитывать на эту провинцию ни в финансовом, ни в военном отношении. К тому же король лишился человека, который, в силу своего статуса и способностей, мог бы оказать ему неоценимую услугу в то время, когда восстановление королевства было далеко не завершено, но все еще предполагалось.
