Иван Майский - Перед бурей
писателе, выступающем под оригинальным псевдонимом
Максим Горький.
Как раз около того времени был только что опублико-
206
ван «Фома Гордеев». Мы читали за столом у Королевых
отрывки из этого романа, обсуждали его, горячо спорили.
— Не нравится мне «Гордеев», — подводя окончатель
ный итог, как-то заявил Сергей. — О, конечно, сильно на
писано! Этого отрицать нельзя... Но уж очень rpy6o,
цинично... Точно кулаком в морду бьет. Как хотите, пред
почитаю Чехова. То ли дело «Три сестры»! Вот это — да!
Настоящая литература — от Тургенева и Достоевского.
Несмотря на свои двадцать пять лет, Сергей уже имел
«изломанную душу». Наташа осторожно возражала брату.
Баранов — ссыльный московский студент, часто бывавший
у Королевых и рядившийся под современного Печорина,—
решил притти на выручку Сергею. Он стал доказывать, что
жизнь есть душный склеп, что в ней нет и не может быть
радости, что люди по самой природе своей являются
порождением ехидны и что все великие умы были пес
симистами. В заключение Баранов торжественно провоз
гласил:
Философ Шопенгауэр сказал: чем больше я узнаю
людей, тем больше я начинаю любить собак. Вот она,
истина!
Тут Баранов многозначительно поднял указательный
палец к потолку. Меня это страшно взорвало.
— Вы рассуждаете, как могильщики, — сразу загоря
чился я. — Конечно, в жизни много зла, но с ним надо бо
роться. Что делают три сестры? Они все время мечтают
о Москве, но у них нехватает энергии даже на то, чтобы
купить себе железнодорожный билет до Москвы. Гнилые
люди! И Достоевский — гнилой писатель. Великий талант,
но болезненный и гнилой. Не люблю его! Прочтешь его
роман, и на белый свет смотреть тошно. А Горький мне
нравится. Молодой, буйный, неудержимый. Прочитаешь
его — и драться хочется. Так и следует.
— Вам бы только драться!—недовольно отозвался Сер
гей. — В жизни есть большие ценности — культура, наука,
искусство, литература... А вы о драке!
— А как же иначе? — волновался я. — В жизни боль
шая теснота. Если куда-либо стремишься, если хочешь
что-нибудь сделать, непременно наступишь кому-нибудь на
ногу... Что же, по-вашему, из боязни наступить не надо
ничего делать?
Тут вмешалась Наташа и примирительно заявила:
— Мне нравится «Фома Гордеев», но я с удовольстви-
207
ем читаю и «Три сестры». Разве нельзя сочетать и то и
другое?
— Нет, нельзя! — круто отрезал я. — Помните, что
говорится в Апокалипсисе? Так как ты не холоден и не
горяч, а только тепел, то не будет тебе спасенья. Хоро
шие слова.
— Ах вы, Ваничка-петушок! — ласково, как старшая
сестра, воскликнула Наташа и затем ловко перевела раз
говор на другую тему.
Эта кличка «Ваничка-петушок», с легкой руки Наташи,
т а к плотно прилипла ко мне, что потом в нашем кружке
меня иначе не звали.
В доме Королевых часто бывали две гимназистки по
следнего класса — Муся Лещинская и Тася Метелина. Му-
ся была высокая смуглая полька с красивой фигурой и
прекрасным голосом. Она мало читала и вообще не отно
силась к категории развитых, но зато хорошо пела и хо
рошо играла на рояле. Тася, наоборот, была маленькая,
несколько пухлая сибирячка, которая глотала книги, как
конфетки, и глубоко болела разными философскими про
блемами. Она любила разговаривать о смысле жизни,
о праве на счастье, о моральных ценностях и тому подоб
ных высоких материях. Когда мы встречались за вечер
ним чаем у Королевых, Тася непременно подымала какой-
нибудь серьезный вопрос и всегда просила моего разъяс
нения, ибо почему-то питала ко мне большое доверие.
Помню, однажды Тася заговорила о том, что личное сча
стье и общественная польза несовместимы. Она поэтому
утверждала, что личное счастье безнравственно и что от
него надо отказаться вообще, раз и навсегда. Сергей и
присутствовавший при разговоре Баранов решительно воз
ражали. Они даже делали особое ударение на личном
-счастье и апеллировали при этом к «естественным правам
человека».
— А каково ваше мнение, Ваня? — обратилась Тася
ко мне.
— Каково мое мнение? — переспросил я.
И затем, скользнув лукавым взглядом по Тасе, я про
декламировал:
Schlage die Trommel und furchte dich nlcht,
Und kusse die Marketenderln!
Das 1st die gauze Wissenschaft,
Das 1st der Bucher tlefster Sinn!
208
— Вот что я думаю по этому поводу! — прибавил я и
тут же продекламировал русский перевод этого знамени
того гейневского стихотворения.
Тася, однако, не была удовлетворена.
— Ну, а если вам все-таки пришлось бы выбирать
между личным счастьем и общественной пользой, что вы
выбрали бы?
Я на мгновение задумался, желая быть искренним с са
мим собой, и затем твердо ответил:
— В таком случае я выбрал бы общественную пользу.
— Ну, вот видите, вы со мной! Вы со мной, а не
с этими эпикурейцами! — удовлетворенно воскликнула Та
ся, делая презрительный жест в сторону Сергея и Бара
нова.
Как-то придя вечером к Королевым, я застал Сергея в
состоянии большой ажитации. Он был чуть-чуть выпивши,
ходил энергичными шагами по комнате, ерошил свои пыш
ные кудри и громко напевал:
Мертвый в гробе мирно спи,
Жизнью пользуйся живущий!
1
Стучи в барабан и не бойся,
Целуй маркитантку под стук,
Вся мудрость житейская в этом,
Весь смысл глубочайших наук!
Буди барабаном уснувших,
Тревогу без устали бей,
Вперед и вперед подвигайся,
В том тайна премудрости всей!
И Гегель, и книжная мудрость —
Все в этой доктрине одной!
Я понял ее, потому что
Я сам барабанщик лихой!
Перевод П. Вейнберга
209
Кругом сидели, пили чай, курили, читали, разговарива
ли и вообще занимались самыми разнообразными делами
члены домашней коммуны плюс еще человек шесть-семь
гостей, в том числе Олигер, Баранов, Муся, Тася и один
веселый томский студент по прозванию «Пальчик». Вдруг
