Владимир Беляков - Русский Египет
Пока я просматривал книги, мадам Амира принесла мне довольна увесистый том в ледериновом переплете. Это оказалась подшивка ежемесячного журнала «Саут аль-фаннан» («Голос художника») за 1952 год. Журнал выходил на арабском языке, но в каждом его номере были две-три статьи, написанные по-французски. Многие из них принадлежали перу Эми Азара. Были среди материалов журнала и статьи, посвященные иностранным деятелям искусства.
И тут я вдруг подумал: а может, Азар, когда говорил мне, что писал о Фредмане-Клюзеле, как раз и имел в виду такую журнальную статью? Помнится, я еще удивился, когда он сказал, что этой работы нет в его домашней библиотеке. Книги, как каждый автор, Азар наверняка держал у себя на полке. Другое дело — журналы, тем более изданные десятилетия назад.
Но проверить сразу свою догадку я не смог. В библиотеке прозвенел звонок, и, хотя был всего час дня, читатели начали сдавать книги. Дело было в Рамадан, месяц мусульманского поста, когда все в Египте работают вполсилы. Мадам Амира любезно пригласила прийти еще. Что я и сделал дня через три, но результат опять равнялся нулю. В библиотеке оказалась лишь еще одна подшивка журнала «Саут аль-фаннан» за 1950 год, но никакого упоминания о Фредмане-Клюзеле в журналах не было.
Признаться, я надеялся на большее, и благодаря Азару оно казалось легкодостижимым. Я положил в пакет записи бесед с Багори и Бикаром, выдержки из книги, где упоминалось о Фредмане-Клюзеле, фотографию его портрета работы Бикара — и отправил все это во Францию, Татьяне Федоровне Фаберже. А заодно и поздравил ее с наступающим, 2000 годом.
Глава 24
Месть Клюзеля
Читатель, вероятно, заметил, что поиски материалов о каждом из героев этой книги потребовали немало усилий и заняли довольно много времени. Рекорд же в этом отношении принадлежит Борису Оскаровичу Фредману-Клюзелю.
Новый, 2000 год я впервые за четырнадцать лет встретил в России. Приехав накануне в Москву, позвонил в Петербург Валентину Васильевичу Скурлову, автору статьи о Фредмане-Клюзеле, которую я получил от мадам Фаберже. Скурлов обещал мне прислать фотографию, где Фредман-Клюзель лепит с натуры статуэтку Анны Павловой.
Пакет от Скурлова пришел уже после Нового года. К обещанной фотографии прилагалась записка о том, что в Петербурге только что вышел справочник «Художники русского зарубежья», в котором есть и статья о Клюзеле. По данным справочника, художник скончался в Каире 30 декабря 1969 года, то есть на девяносто втором году жизни.
Выходит, Борис Оскарович прожил в Египте долгих сорок лет! Точная дата смерти могла помочь найти в местных газетах и новые биографические материалы о нем, и сведения о том, где он похоронен. Последнее показалось мне особенно важным. Ведь статья Скурлова заканчивалась так: «Фаберже похоронен в Канне. Но где похоронен Фредман-Клюзель? Где можно поклониться праху большого художника?»
Из статьи В. В. Скурлова я узнал, что мать Бориса Оскаровича была православной и что сам он был крещен в православной церкви Владимирской Божьей Матери в Петербурге. Но знал я и другое: что у каждой христианской конфессии в Каире свое кладбище и что православное кладбище всего одно — на территории бывшего монастыря Святого Георгия в Старом Каире. На этом кладбище хоронили и русских эмигрантов, поэтому я бывал на нем десятки раз, обошел все кладбище вдоль и поперек, знаю буквально все могилы наших соотечественников. Но могилы Фредмана-Клюзеля я там не видел.
Что ж, «давайте мыслить логично», как говорил один из героев фильма «Ирония судьбы». Клюзель был человеком одиноким. Люди, которые его хоронили, могли не знать, что он православный. Зато они хорошо знали о его шведских и французских корнях. Отец Бориса Оскаровича был лютеранин. Значит, скульптор мог быть похоронен на лютеранском кладбище.
По возвращении в Каир из Москвы я узнал от коллеги, журналиста из Германии, где находится немецкое кладбище, — не доезжая Старого Каира. Сторож-гафир дал мне папку с листами, на которых со знаменитой немецкой точностью были напечатаны имена и даты смерти всех, кто похоронен на кладбище. Фредмана-Клюзеля среди них не было. Я спросил сторожа, нет ли рядом других христианских кладбищ. Оказалось, что их целых три — английское, американское и швейцарское. На английском, наполовину военном, наполовину гражданском, куда более обширном, чем немецкое, тоже была даже не папка с листами, а целая книга с именами похороненных и номерами могил. Нет, Борис Оскарович покоится где-то в другом месте. Не оказалось его могилы ни на американском, ни на швейцарском кладбищах небольших, где я просто обошел могилу за могилой.
От коллеги-грека я узнал, что где-то на подступах к Старому Каиру должно быть еще небольшое кладбище так называемых «свободных мыслителей». Там хоронят атеистов и тех, кто не принадлежал ни к одной из церквей.
Кладбище это оказалось в том же самом квартале, что и остальные европейские кладбища. Вообще-то оно египетское, коптское, но в дальнем его углу есть небольшой обветшалый пантеон, называемый «Европейское гражданское кладбище». В его многоэтажные ниши замурованы гробы с телами примерно сотни европейцев разных национальностей. Но праха Фредмана-Клюзеля и там не оказалось.
А может, он все-таки похоронен на греческом кладбище? И могилу его я просто пропустил? Или, может, с ней случилось то же, что с могилой последнего посланника Российской империи в Египте Алексея Александровича Смирнова? Мы в свое время долго искали ее вместе с профессором МГУ Геннадием Васильевичем Горячкиным, но так и не нашли. В ноябре 1999 года Горячкин опять приехал в Каир и снова попросил меня съездить с ним на кладбище. Мы подошли к русской часовне над склепом, постояли в молчании. На обратном пути Горячкин обратил внимание на то, что на одной из могил каменный крест лежит как-то неровно и вообще расколот. Он отодвинул часть креста, и мы увидели надпись: «Алексей Смирнов». Да и могилу последнего председателя русской общины в Каире Олега Васильевича Волкова я нашел только через несколько лет после того, как впервые услышал о нем.
От гражданского кладбища до православного — рукой подать. Не теряя времени, я отправился туда. Долго бродил среди могил, пока не столкнулся с гафиром по имени Хусейн. Объяснил ему, чью могилу искал.
— Русские могилы — только те, что вы уже знаете, — сказал Хусейн. — Других нет.
Но, может, он похоронен в склепе? На всякий случай я попросил Хусейна отпереть часовню, где к внутренним стенам прикреплены мраморные доски с именами похороненных. Как я и предполагал, имени Фредмана-Клюзеля среди этих имен не было.
