Николай Черкашин - Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска)
Взрыва я не слышал. Наш 13-й кубрик находился под шкафутом правого борта, в забашенном пространстве 2-й противоминной башни, за ее основанием и висели наши койки. Проснулся от крика дневального Омельченко:
- Подъем! Корабль взорвался!
Света нет. Включили аварийные синие плафоны. Молодых толкаю, а они спят, только во сне мычат. Молодых много было. Наши войска как раз из Австрии вывели, и часть солдат прислали на линкор. Прибыли за день до взрыва, в сапогах. В воде их потом эти сапожки потянули. Объявили боевую тревогу. У нас, зенитчиков, так было заведено: по тревоге хватали одежду и - на боевые посты. Там уже одевались. Главное, чтобы успеть самолеты "противника" встретить. А в чем ты - неважно. В трусах и шлемофоне, но в руках - маховики, в прицелах - небо.
Нас вот так же в пятьдесят четвертом подняли. Тогда над севастопольскими бухтами пролетал иностранный самолет-разведчик. "Новороссийск" первым открыл зенитный огонь. Но наш потолок - 14 километров, а самолет выше летел. Били в самый зенит, так что осколки на корабль полетели. Ведищеву, правому замочному, плечо разворотило... Вся эскадра стреляла, но самолет ушел. Его потом над материком сбили, почти как Пауэрса.
Вот мы и решили - снова провокация. Примчался я на свой 71-й боевой пост - это на правом борту возле фок-мачты спаренные зенитные "сотки". Натянул шлемофон - первая команда пошла:
"Орудие боевым - зарядить!" Тут из элеваторного люка стали выскакивать патроны - один за другим. По 28 килограммов штучка. Зарядил я свое левое, доложил "Товьсь!", руку на спуске держу, слышу в наушниках голос наводчика вертикального: "Цели нет". Наводчик горизонтальный: "Цели нет". Прогнали по всему азимуту - одни звезды. Нет воздушных целей.
Слышу команду с КП: "Дробь стрельбе. Спасать людей. Спустить щлюпки!"
У нас в батарее были лучшие гребцы - призовая шлюпка. Шлюпки спустили быстро. Спасли тех, кого выбросило взрывом в море: часового на баке, Кичкарюка Ивана из нашего дивизиона и еще моториста с баркаса. Ночью под правым выстрелом стояли баркасы. В воде от взрыва образовалась впадина-воронка. Баркасы в нее провалились. Кто наверху в них спал - тех выбросило на поверхность, кто внутри - погибли.
Меня послали в носовую часть - на разведку и помощь. Первый, кого я увидел, - наш почтальон Блинов. Стриженный по второму году, он лежал навзничь, с вывалившимися кишками. Глаза были открыты, но уже ничего не видели. Помощь Блинову была не нужна... Я побежал дальше, к огромной - от борта до борта - дыре в палубе. Оттуда неслись крики и стоны, туда светили фонарями, спускали переносные лестницы... Весь бак был залит илом. Набрал его полные башмаки...
Никогда не забуду, как старшине 2-й статьи (фамилию не знаю) зажало полуоторванным комингсом правую руку. Как ни дергали его, как ни отгибали железо - крепко зажало, ни в какую. А нос погружается, вода подступает. Ему аварийный топор притащили, "Руби руку!" - кричат. А он не может, духу не хватает... В воду уже по грудь ушел... Притащили ему кислородник, КИП-5*, натянули маску, так он и ушел под воду, только свободной рукой на прощанье помахал... Кислорода ему на час, наверное, хватило...
В корабельном карцере двое сидели. Один из нашей батареи - Иван Медведков, москвич, сирота. Нагрубил старшине батареи мичману Родионову и сел. Другой - Науменко, из БЧ-5.
Часовой стоял из молодых - Бойко. Испугался крена, хотел бежать. Арестованные в крик: "Выпусти!" Бойко сбил прикладом замки. Успел. Выскочили. Науменко и сейчас живет, на Морзаводе бригадиром дизелистов работает. А Медведков при опрокидывании утонул.
Весной ездил Медведков в отпуск. Коля Рылов его к себе пригласил - в тамбовскую деревню. Там он зазнобу завел и даже ребенка успел зачать - к ноябрьским праздникам ждали. Как раз и служба кончалась. Костюмчик к свадьбе справил. Да вот не довелось. И Коля Рылов погиб. И вот что обидно: живет где-нибудь Иваново дите, парню или девице сейчас уже за тридцать. А отца подлецом считают. Обещал жениться и не приехал. Похоронку ведь в ту деревню не прислали. Хотели с ребятами написать - да кому? На деревню девушке? Ни имени невесты не знали, ни названия села...
Сидели мы при орудии, пока не дали команду: "Незанятым борьбой за живучесть спуститься в кубрики, забрать комсомольские билеты, книжки "боевой номер"** и построиться на юте!"
Что было дальше? Бежим мы на ют по правому борту. Не успели добежать новая команда: "Всем по боевым постам!" На наше счастье, на рострах стоял помощник командира Сербулов. Он-то сразу понял, что нам грозит, и на свой страх и риск адмиральскую команду отменил. Крикнул нам: "Всем к борту!" Линкор уже вовсю кренился на левый борт. Мы помощника послушали, это нас и спасло. Перелезли мы через леера правого борта и встали на неотваленные выстрела. По ним хорошо было добираться до десантных барж, что стояли под правым бортом. Но на пути к ним - парадный трап. У входа на него - комфлота Пархоменко с адмиралами. Застопорились мы. На адмиралов не попрешь. Сели на выстрел и ждем.
Старшина батареи мичман Родионов кричит мне с площади грот-мачты: "Виктор, давай сюда! Мачта в любом случае над водой останется... Давай шустрее, а то пожалеешь!"
Мичман Родионов всю войну на "Красном Кавказе" прошел, знал, что к чему. Я бы полез к нему, но побоялся: уж очень высоко, 27 метров. С борта все же пониже прыгать... Не помог Родионову фронтовой опыт. Грот-мачта, облепленная на всех площадках и мостиках людьми, со всего размаха ухнула в воду, сразу же ушла в жидкий грунт на глубину своей высоты. Почти все погибли.
Мы же сидели за леерами на выстрелах, в общем-то на борту, и когда он стал выходить из воды - линкор опрокидывался на левый бок, - мы побежали по нему, как бегут по цилиндру эквилибристы. Сначала мы бежали мимо иллюминаторов по краске, потом краска кончилась, и за ватерлинией пошло мокрое, скользкое, обросшее ракушками железо. Оно надвигалось на нас, уходило под ноги со страшной скоростью, но все же мы успевали. Это был отчаянный бег - по борту опрокидывающегося корабля.
Вдруг перед нами вырос длинный, полутораметровый барьер - скуловой киль. Ленька Смоляков, он впереди бежал, ухватился за киль и мне кричит: "Держись за мои ноги!" Я схватил его за штанины, но в мои ноги тоже кто-то вцепился, потом еще... Я не удержался, оторвался, и вся цепочка покатилась по острым ракушкам - ладони, локти, колени, все в кровь. Но расцепились, кое-как вскарабкались к проклятой ребрине, перелезли через нее и очутились на спасительно широком днище линкора. Как на огромном плавучем острове. Много нас тут оказалось, человек пятьдесят. В том числе и Ваня Сопронов из Воронежа, тот самый, что в гальюн нас за семь верст водил.
Мы все бросились в нос, откуда бил из пробоины высокий фонтан. Почему-то все решили, что вот-вот взорвутся погреба кормовых башен, а в носу боезапаса - поменьше... Кое-кто сбрасывал бушлаты, одежду, кидался в воду и плыл к берегу. Пример был заразителен, я тоже начал расстегивать ремень, да вдруг увидел, как парень, что поплыл через бухту к Куриной пристани, вдруг скрылся под водой и уже больше не вынырнул...
