Отто Коцебу - Путешествия вокруг света
Один из нас утверждал, что видел обломок железа, доставшийся им не от нас, и когда я пошел на то место, где строилась лодка, то действительно увидел обломок длиной в 4, шириной в 2 дюйма, который употреблялся строителем вместо топора. Я употребил все свое пантомимное искусство, чтобы узнать, откуда они получили это железо; поняв меня, они растолковали, что от NО приплыло толстое бревно, на котором находился железный обруч; его сняли, разломали на несколько частей и разделили между собой. Киль к новой лодке был уже положен; он выдалбливался с чрезвычайной потерей времени этим небольшим обломком железа.
На сооружение лодки в 20 футов длины потребно по крайней мере один год времени. Киль делается обыкновенно из хлебного дерева, и они охотно строили бы всю лодку из него, если бы плод не был потребен в пищу; поэтому они должны довольствоваться лесом, приносимым от О и бывающим иногда весьма неудобным в отделке.
Так как островитяне своими плохими орудиями не могут вытесывать длинных досок, то для наружной обшивки лодок употребляют небольшие отрубки дерева, скрепляемые веревками из кокосовой коры. На первый взгляд эти суда кажутся старыми и починенными, но островитяне умеют так плотно заделывать все отверстия и щели, что только весьма малое количество воды проникает в лодку; в будущем им, может быть, удастся строить лучшие лодки при помощи подаренных большого и малого топоров.
Рарик и несколько островитян сопровождали меня на прогулке по острову, имеющему 5 1/2 миль в окружности. Здесь нет недостатка в прекраснейшей земле, которая в разных местах образовала даже небольшие возвышения. Хлебных и пандановых деревьев здесь множество; последние имеют очень странный вид, ибо их голые корни, торчащие на несколько футов над землей, придают дереву вид стоящего на ножках.
На обратном пути мы прошли мимо хижины, где старая, наверное столетняя, женщина меня поразила: худая и иссохшая, она походила на мумию, от тяжести лет была сгорблена, но это нимало не влияло на ее язык, и его говорливость была чрезвычайная; казалось, что она обладала остроумием, ибо мои проводники чрезвычайно смеялись. Детей мы видели много и заключили, что население этого острова есть новое.
Один из моих проводников, человек пожилой, который, по-видимому, имел много природного ума, весьма мне понравился. Этот новый друг и учитель именовался Лагедиак; я называю его другом потому, что в несколько часов узнал от него больше слов, чем от других в несколько дней. Подарками я приобрел его доверенность; так как он умел делать себя понятным, то я старался получить от него некоторые сведения об этих островах; так, например, он сказал мне, что остров этот называется Отдиа и что по нему именуется и вся группа. День ото дня их язык делался для меня понятнее, ибо я заметил, что в нем нет соединительных частей речи. Я пригласил своего друга посетить меня завтра на корабле и выразил это следующими словами: «Илдиу, Лагедиак, ваедок оа» (завтра, Лагедиак, прийти корабль); он понял, отвечал: «Инга» (хорошо) и обнял меня от радости, что я понимаю его язык; но я сам обрадовался еще больше его, особенно потому, что такой восприимчивостью приобретал величайшую доверенность дикарей.
Я решил провести несколько месяцев на Отдиа, как для исследования на гребных судах южной части этой группы островов, так и для подробнейшего ознакомления с языком и обычаями этого достопримечательного народа; мне кажется, что при открытии какой-либо земли или острова весьма важно и нужно приобретать также познания о жителях тех земель, об их нравах и обычаях; я в самом деле не имел впоследствии причины сожалеть о потере времени, поскольку это дало мне возможность сделать новые открытия.
21-го я послал на Отдиа за водой, которая собирается там в водоемы и весьма хороша. После полудня меня посетили две лодки; на одной находился Рарик со своей свитой, а на другой начальник небольшого острова, лежащего к югу от Отдиа и именуемого Эгмедио; этот остров отличается небольшим лесочком старых кокосовых деревьев, находящимся посредине и возвышающимся выше всех прочих деревьев. Эгмедио, высокий Птичий остров и еще один, лежащий к югу от нашего якорного места, – вот три главных пункта, которые представляются мореплавателю, когда он достигает восточной части группы. Множество старых кокосовых деревьев на Эгмэдио усугубило мое недоумение, почему только теперь начали насаждать их на прочих островах, когда это могли уже давно сделать.
Рарик представил мне начальника о. Эгмедио, называвшегося Лангин; он имел более 36 лет от роду, был среднего роста и весьма худощав, все его тело было татуировано, одежда весьма красивая, а обращение скромное, но только показался он чрезмерно боязливым. Мой друг Лагедиак, исполняя свое обещание, прибыл с Рариком на корабль; этот последний сегодня уже имел смелость войти в хлев к свиньям, чтобы лучше рассмотреть их, но при малейшем хрюканье был готов бежать. Лангин, будучи боязливее прочих, не отважился подойти так близко, а влез по снастям на марс и с высоты смотрел на свиней.
С маленькой собачкой мои гости скоро до того подружились, что с нею играли, но когда она в резвости начинала лаять, то они стремглав влезали на ванты; за все время нашего пребывания они не могли привыкнуть к ее живости, и им более нравилась другая собака, вымененная мною в Беринговом проливе, которая была гораздо тише; она принадлежала к породе, употребляемой на Камчатке для санной езды; ее шкура походила на шкуру белого медведя; привыкнув к холодному климату, она не могла перенести здешнюю жару и скоро издохла.
Когда взоры дикарей некоторым образом насытились разглядыванием предметов роскоши, тогда железо обратило на себя их внимание. Столь большая масса, как пушка или якорь, казалась им неизмеримым сокровищем; беспрестанно восклицая: «Мёлль! Мёлль!», они исследовали все с большой точностью. К их величайшему удовольствию, я одарил всех, особенно начальников и Лагедиака, дружбу с которым я все более хотел упрочить. Я пригласил его сесть подле себя и, употребив все свои сведения в их языке, спросил, не известны ли ему, кроме этой группы островов, еще и другие. Долгое время мои толкования и пантомимы были тщетны; наконец он понял меня и, указав на юг, сказал: «Инга они еф-еф» (да, острова там); радость моя при этом известии увеличивалась еще тем, что я пониманию языка этих дикарей обязан открытием неизвестной группы островов.
Я приказал поставить пель-компас; все собрались около инструмента и рассматривали его с вниманием: Лагедиак не спускал глаз с магнитной стрелки, которая поворачивалась сама собой без малейшего прикосновения, и несколько расспрашивал меня, каким образом это происходит. Но как я мог дать ему понятие, если бы даже он совершенно понимал наш язык; как объяснить вещь, о которой я сам желал иметь полное знание? Он легко понял, что поворачивается только ящик, а стрелка остается неподвижной, ибо тотчас подметил, что она указывает на N и на S.
