Леонид Млечин - Брежнев
Леонид Замятин рассказывал, что Полянский внимательно следил за тем, что западная пресса писала о членах политбюро и прежде всего о генеральном секретаре, постоянно об этом говорил:
— Ты видишь, что они себе позволяют?
И громко цитировал, обсуждал. А Брежнев вовсе не хотел это слышать. То, что его интересовало, ему докладывали и без Полянского.
Среди служебных вестников ТАСС была серия «ОЗП» (обзор зарубежной печати), распространявшаяся только среди высшего руководства. В ней помещались все «антисоветские» сообщения, в том числе приводились нелицеприятные оценки, которые за рубежом давали советским лидерам. Замятин следил за тем, чтобы ничего плохого лично о Брежневе в «ОЗП» не попадало.
Кроме того, резкий по характеру Дмитрий Степанович Полянский был несдержан на язык. В 1969 году Шелест позвонил Полянскому, жаловался, что его заставляют продавать за границу подсолнечный жмых — ради валюты, а республике не хватает белков для животноводства. Полянский согласился с Шелестом, что делать этого не следует, но объяснил, что ничего не может предпринять:
— Брежнев ничего не понимает ни в валюте, ни в жмыхах. Такие высказывания не могли не дойти до Леонида Ильича. Говорят, что в одной из бесед с Полянским Брежнев, как бывало, когда с ним не соглашались, бросил:
— В такой ситуации я работать не в состоянии и подам заявление об уходе!
На что Полянский вроде бы выпалил:
— Что ты нас пугаешь своим уходом? Уйдешь — другой придет.
Брежнев осекся. Этот эпизод он запомнил.
2 февраля 1973 года на заседании политбюро, когда повестка дня исчерпалась, Брежнев неожиданно сказал:
— У меня был Мацкевич и подал заявление об освобождении от должности министра сельского хозяйства. Он просит направить его на работу за границу. Я согласен. Как вы, товарищи, думаете?
Министр сельского хозяйства Мацкевич писал Брежневу: «Мне кажется: вижу, понимаю пути решения, но не могу убедить, доказать правильность этого пути, этого решения. Теряю уверенность, теряю перспективу. На таком пути это просто недопустимо. Ко всему прочему ухудшилось и физическое состояние. Перенес операцию, на очереди две другие, что также не воодушевляет.
Взвесив, с моей точки зрения, все, я принял нелегкое решение — просить Вас освободить меня от занимаемого поста. На этот, один из важнейших постов в государстве, а он по крайней мере должен быть таким, надо подобрать человека, обладающего, помимо всего прочего, большой пробивной силой».
Никто из членов политбюро высказываться не стал. Что говорить, когда вопрос решен? Брежнев велел позвать Мацкевича. Министр вошел, он был бледен. Брежнев сказал, что его просьба удовлетворена. Владимир Владимирович вышел. Его вскоре отправили послом в Чехословакию.
А Брежнев на том же заседании продолжил:
— Кулакову и Полянскому давно было дано задание подобрать кандидатуру на пост министра сельского хозяйства. Но такой кандидатуры до сих пор нет. А это должен быть известный человек, авторитетный в партийных и советских кругах. Я долго думал над такой кандидатурой и вношу предложение назначить министром сельского хозяйства товарища Полянского.
Сам Полянский, видимо, задумавшись, не услышал собственной фамилии и вполголоса переспросил у сидевшего рядом Шелеста:
— Петр Ефимович, о ком идет речь?
— Дмитрий Степанович, ты что? — поразился Шелест. — Не слышал? О тебе говорят.
Полянский недоуменно сказал:
— Ты брось шутить. Шелест повторил:
— Брежнев твою фамилию назвал.
— Но со мной никто не говорил об этом!
Тут уже Брежнев обратился к самому Полянскому:
— Дмитрий Степанович, почему вы молчите?
— Что я должен говорить?
— Так ведь о вас идет речь.
— Со мной никто не говорил на эту тему.
— Вот сейчас и говорим при всех. Вы занимаетесь сельским хозяйством, знаете условия, для вас ничего нового в этом вопросе не может быть.
Полянский совсем растерялся:
— Леонид Ильич, я просил бы этого не делать. Для меня это слишком неожиданно. Я даже не готов дать ответ на такое предложение. Кроме того, мое состояние здоровья не позволит мне полностью отдаться этому огромному участку. А я не хочу вас подводить.
Объяснение Полянского прозвучало по-детски неубедительно и даже жалко. Один из руководителей правительства пытался отговориться от нового задания, как школьник, не выучивший урок. Брежнев не отказал себе в удовольствии поиздеваться над товарищем по политбюро:
— А что, для работы первым замом предсовмина не требуется здоровья? Я думаю, что заявление Полянского несостоятельно. Мы все в какой-то степени больные, но работаем же.
Полянский продолжал бормотать:
— Но ведь в Совмине я и так занимаюсь сельским хозяйством.
— Министром работать — это другое дело. Тут будете решать вопросы конкретно, самостоятельно.
Вечером Полянский все-таки удостоился аудиенции у Брежнева. Леонид Ильич извинился, что не смог заранее поговорить, но мнения своего не изменил. Вопрос о назначении был решен. Полянский из Совмина перебрался в Министерство сельского хозяйства. Он еще оставался членом политбюро.
— И я за год, — рассказывал мне его помощник, — пропустил через себя тысячи две документов политбюро и несколько тысяч документов КГБ. Это материалы серии «К» в прошитых конвертах с пятью сургучными печатями. Каждый надо было прочитать и сделать заметки для шефа, чтобы он мог со знанием дела высказаться на политбюро. Полянский умел толково пользоваться мозгами своего аппарата.
Однажды пришло постановление политбюро о взаимоотношениях посла с резидентурами политической (КГБ) и военной (ГРУ) разведок. Полянский прочитал и неожиданно велел помощнику сделать ксерокс. Снятие копий с совершенно секретных документов запрещалось. Помощник не мог не выполнить указание шефа, но обязан был доложить в общий отдел ЦК (об этом его предупредил Черненко).
Помощник нарушил правило, сделал Полянскому копию и никому не сообщил. Он сообразил, почему шеф заинтересовался этим постановлением, далеким от сельского хозяйства. Опытный Дмитрий Степанович уже понял, что в министерстве не задержится.
Не только Брежнев, но и Косыгин стремились от него отделаться. Однажды Косыгин сказал Виталию Воротникову, первому заместителю председателя Совмина России:
— Странный человек, какой-то верткий. Не пойму я, как он, двадцатитрехлетний молодой человек, будучи после окончания института в Крыму, не попал в армию, а оказался в Сибири? Никто не знает! А потом при Хрущеве вел себя вызывающе. Грешил интригами. А сейчас скис. Не нравится мне Полянский.
