Эдвард Радзинский - Иосиф Сталин. Последняя загадка
Подъезжая к дому, окончательно подобревший Васька согласился отдать Старостина. Его вывели из кладовки. Васька выпил за него. Потом выпил с ним.
Через несколько часов бедный Старостин отправился обратно в лагерь, правда, перед этим успел побывать у себя дома.
Могу представить, как его встретили и как расстались с ним близкие!
Крах сына и великая мечта
Летом 1952 года с Васькой случилось катастрофа. В самом конце июля состоялся очередной воздушный парад в Тушино. Коба, как всегда, присутствовал на параде. Летчики вместе с любимым сыном должны были продемонстрировать мощь страны Советов.
В это время Васька пил все больше и больше. Готовясь к параду, умудрился напиться до чертиков. Говорят, в тот день он не только не мог командовать парадом, но и ходил с трудом. Командующий дальней авиацией Руденко и главком ВВС Жигарев, посовещавшись, решились тихонечко отстранить пьяного Василия от руководства.
Парад прошел великолепно. Самолеты выделывали чудеса в воздухе, демонстрировали новую технику. Помню, по окончании парада Руденко и Жигарев прошли, как обычно, к Кобе. Он поблагодарил всех участников парада и спросил, где главный герой, командующий парадом Василий. Кобе конечно же доложили, что Васька нездоров и после парада уехал домой. Коба все понял: Васька «болел» теперь очень часто. Но сделал вид, что поверил, во всяком случае сказал сокрушенно:
– Жаль, парад нынче удался на славу.
После чего все члены Политбюро, руководители армии и ВВС отправились на Ближнюю.
В разгар застолья в Большую столовую пожаловал… Васька!
Видимо, узнал, что празднуют, и, как это бывает с пьяницами, потянулся к застолью.
Надо было видеть Василия, с трудом державшегося на ногах… и лицо Кобы!
– А вот и я, – весело и пьяно объявил Васька.
– Что это с тобой? – спросил Коба.
– Я отдыхаю, – испугался Васька.
– И часто так отдыхаешь?
Васька молчал.
Коба повторил, уже обращаясь к главкому Жигареву:
– И часто этот, с позволения сказать, генерал так отдыхает?
– Бывает, к сожалению, – глухо ответил Жигарев.
– Да пошел ты на хуй! Как ты смеешь, говно?! – в бешенстве заорал на него Васька.
Вспыхнули желтые глаза Кобы. Он стал страшен.
– Вон отсюда! – коротко приказал он.
Васька испуганно поплелся из зала.
На следующий день я снова был у Кобы на Ближней.
Он молча ходил по комнате. Потом сказал:
– Генерал снят со всех постов. Будет слушателем в Военной академии… там посмотрим.
У него не было выхода, мой друг Коба обязан быть справедливым товарищем Сталиным, одинаково строгим отцом всем военным. Хотя Ваську официально никто, по-моему, не наказывал. Он как бы ушел в Академию на время – поучиться, повысить квалификацию.
Конечно же, Коба понимал, почему так пьет Вася. Его слабый сын смертельно боялся того, что с ним неминуемо случится, когда не станет старого отца… Оттого старался забыться, заливал страх вином. Коба знал, что Васька прав: его старые соратники тотчас избавятся от его сына, слишком многое он о них знает.
Думаю, это было еще одной тайной причиной, почему Коба решил их всех убрать.
Коба в тот день долго молчал, но я чувствовал: он очень хочет что-то сказать. Наконец заговорил:
– Заметил, с какой радостью Мингрел и все они… – (Политбюро), – и эти надутые фанфароны… – (военные), – забравшие большую волю в войну, смотрели на его унижение? Даже не старались скрыть. Неискренние они люди… Всех надо менять. Все не годятся… – и, помолчав, добавил выразительно: – для великой задачи.
Накануне
Что же касается Васьки, вскоре ему крупно повезло.
Начались Олимпийские игры. Мы впервые в них участвовали. И я, далекий от спорта, не знал, что на Олимпиаде происходило величайшее событие – любимый народом футбол! Игрался матч, победа в котором была для Кобы важнее всех медалей Олимпиады. Мы встречались на футбольном поле с главными нынешними врагами – Югославией. С «кликой Тито»!..
И вся страна, наверное, кроме нас с Кобой, сидела у радиоприемников.
Я был в его кабинете, когда туда вбежал Васька.
– Проиграли, сволочи! Проиграли, отец! – орал он. – Я предупреждал! Все потому, что сунули в сборную одних футболистов ЦДСА и не взяли моих игроков!..
Коба не дослушал. В бешенстве поднял трубку.
– Спорткомитет!
Поскребышев, конечно, ждал звонка. Ждали, должно быть, в параличе от ужаса и в Спорткомитете. Кобу тотчас соединили.
– Ну, что там… с поганым матчем?
Ему, видно, начали рассказывать, но, как часто с ним теперь бывало, от ярости он не мог дослушать.
– Говнюка тренера лишить звания заслуженного мастера спорта! Гнать его из тренеров! Ведущих игроков? Отнять звания! У всех! И вопрос к вам: может ли команда носить имя Центрального дома Советской Армии? Команда, футболисты, которой опозорили имя победоносной Советской Армии?! Команду ЦДСА расформировать! Такой команды у нас нет. Пишите постановление. Вами лично мы тоже займемся потом!
В глазах Васьки светилось торжество. Он понял: лучшие футболисты свободны. Он может сформировать небывалую команду!
Но времени на это у него уже не хватит. Наступали последние месяцы спортивного меценатства председателя Федерации конного спорта, члена Президиума Верховного Совета, генерал-лейтенанта Васьки Сталина…
И его тоже ждал пятьдесят третий год. «Самсон, разрывающий оковы».
В дни террора
В нашем Доме на набережной и в доме на улице Грановского (где так же жили кремлевские бояре) сановитые евреи теперь исчезали каждый день.
Создатель Мумии и главный Хранитель нетленного Ильича Збарский отправился в тюрьму. Незадолго до ареста я встретил его во дворе нашего дома. Он возвращался из гостей навеселе и громко рассказывал своему спутнику:
– Все последнее время стараюсь читать легкие книжки, чтобы хоть как-то отвлечься. Даже попивать стал. Я ведь все двадцать четыре часа в сутки подключен к Мавзолею. Я сотрудников учу: любое происшествие с телом – тотчас звоните мне. Без меня – ничего! Если даже случится что-то ужасное, допустим, муха влетит в саркофаг, без меня удалять категорически воспрещаю.
– Муха вправду может залететь к Ильичу? – в священном трепете спросил его спутник.
– В том-то и дело, что не может! Но снится! Всю жизнь снится кошмарный сон: звонят из Мавзолея: «Борис Ильич, высылаем машину – муха в саркофаге!» И я просыпаюсь, вскакиваю, как сумасшедший, на кровати… – Он звонко захохотал.
Но хохотал он зря. Мне рассказывали потом, как его арестовали. Дело было, естественно, ночью. Он крепко спал, когда его начали будить. Он вскочил на постели с диким криком:
