Харкурт Альджеранов - Анна Павлова. Десять лет из жизни звезды русского балета
Из Мадрида мы переехали в Марсель, где танцевали в муниципальном театре «Театр Мюнисипаль», хорошем и современном, но мужские артистические уборные находились далеко от сцены. Однажды мы посетили церковь Нотр-Дам-де-ла-Гард, находившуюся так высоко, что ее было видно в море издалека. Наверху мы встретили Павлову, которая бросила какую-то реплику по поводу высоты лестницы.
– Примерно такая же, как та, что ведет в нашу уборную, – ответил я.
Мои коллеги были шокированы этим замечанием, наверное, сочли, что оно прозвучало слишком колко. Спускались мы на полуразвалившемся подъемнике с фуникулером, и каждый фут пути, казалось, угрожал смертью. По дороге в театр я встретил женщину самого дикого вида, никогда в жизни не встречал ничего подобного. Она напоминала Электру Штрауса. Подойдя поближе, я увидел, что она ведет медведя. Это была настоящая цыганка, а не просто бродячая актриса.
Мы поехали в Канн, восхитительно выглядевший в феврале. Павлова как-то днем увидела меня без пальто и предостерегла: «Берегитесь, внезапно может налететь мистраль».
А на следующий день я едва спасся от внезапного порыва ветра, который обрушил камни на стеклянный портик служебного входа, и стеклянный ливень посыпался вокруг, когда я входил. Как мне удалось пройти и не получить ни единой царапины, остается тайной. Некоторые бывшие танцовщики дягилевского балета находились в Монте-Карло и приехали в Канн посмотреть наши спектакли. В выходной день мы отправились в Монте-Карло и по дороге назад заметили в поезде Павлову и Дандре. Мы постарались не попадаться им на глаза, так как купили билеты третьего класса, но мы бы возмутились, если бы руководство труппы отправило нас куда-либо третьим классом, за исключением Англии. Мы поехали в Лион, а затем снова в Швейцарию, в Германию, в Прагу и обратно в Германию. Помню, в Мюнхене аплодисменты в конце программы были столь бурными, что не прекратились даже после того, как опустился железный занавес. Центральная дверь в занавесе не была закрыта, и нам с Павловой пришлось выйти на последний поклон.
Еще один эпизод, но иного рода, связанный с железным занавесом, произошел во время этого турне, когда мы выступали в Королевском оперном театре в Стокгольме. К концу первого балета «Фея кукол» за кулисами стали раздаваться зловещие перешептывания; когда он закончился, зазвучали беспорядочные аплодисменты, а затем опустился железный занавес. Через маленькую дверь вышел директор и произнес речь, из которой мы поняли только одно слово «телеграмма». По залу пронеслось громкое «ах», и словно прокатился гром, когда весь зал дружно поднялся. В телеграмме сообщалось о смерти королевы Швеции, произошедшей в Италии. Мы в своем кукольном гриме, казалось, тотчас же приобрели нелепый вид, когда на сцену прокралось холодное присутствие смерти. Витрины магазинов на следующий день приобрели траурный вид, но никогда в жизни не видел я столь яркого траура. Все было выдержано в черных и пурпурных тонах – аптекари нашли черные бутылочки для духов и черное мыло, кондитеры создали водовороты черного бархата, осветленного блюдами с конфетами в форме фиалок, а один большой универмаг выставил на видном месте роскошные женские фигуры, задрапированные в черное кружево. Спектакли были перенесены в «Концерт-Хаус», а затем перед отъездом мы снова танцевали в Королевской опере перед теми же зрителями, которые были там прежде.
Наш сезон в Копенгагене снова имел успех. Мне предоставили привилегию осмотреть весь Королевский оперный театр. Как и в Королевской опере в Стокгольме, полы его репетиционных залов имели такой же наклон, как и сцена. Меня очень позабавило, когда мне показали место, где влюбленные прятались за занавесом в абсолютной безопасности, ибо никому не пришло бы в голову разыскивать их там. Мы вернулись в Германию, где состоялся наш сезон в Гамбурге. К моей величайшей радости, к труппе на все оставшееся турне присоединилась Катрин Хаттер, мой большой друг. Из Гамбурга мы отправились в Париж, где должно было закончиться турне.
Там находилась Менака, и после «Восточных впечатлений» Павлову, Менаку и меня сфотографировали вместе. Нас фотографировали со вспышкой, и, увы, мой голубой грим Кришны на снимке вышел белым, это выглядело ужасно, и я испытал горькое разочарование. Танец «Абхинайя нритья» был включен в дивертисмент, и я очень гордился тем, что мне предоставили возможность станцевать его в Париже. Он исполнялся в последний вечер, а «Русский танец» был самым последним номером, и это означало, что я должен быстро переодеться. Раскланиваясь рука об руку с Павловой, я почти не думал о том, что это ее последнее выступление в Париже. Когда я собирал вещи после спектакля, в артистическую уборную вошел Ван Римсдейк и воскликнул:
– Что за окончание турне! Никакой вечеринки, никто никуда не идет! Давайте, ребята, поторопитесь, мы должны куда-нибудь поехать и поужинать вместе.
Итак, он, Хитчинз и я поспешно вышли из театра, поймали такси и помчались в «Ла Купол» на Монпарнас. Не знаю, чья это была идея поехать туда. Когда я зашел, то увидел в отдалении призрак, что-то вроде живого трупа с огромными тенями под глазами в берете, темно-синем плаще с красным шарфом. «Подобное существо можно увидеть только в Париже», – подумал я, заметив, что он движется в мою сторону. Еще несколько шагов, и, к своему полному смятению, я обнаружил, что это зеркало, – за труп я принял свое собственное усталое лицо, а тени проступили оттого, что я второпях плохо смыл грим.
Во время отпуска в том году я станцевал в «Гайавате» в «Альберт-Холле». И это меня буквально окрылило, несмотря на то что индейские воины и скво Королевского хорового общества не запомнили рисунок моего танца, когда я исполнял роль По-Пок-Кивиса; а если бы я «прыгнул в гущу собравшихся гостей», то обнаружил бы, что приземлиться негде, разве что на других гостей! Восторг, охвативший членов Королевского хорового общества, был воистину заразительным. Среди них выделялась одна женщина, явно обладавшая вдохновением, которая, казалось, умела носить индусскую одежду. Я выяснил, что это Аврил – дочь Коулриджа Тейлора. Мы стали добрыми друзьями. Было так странно танцевать в атмосфере столь чуждой Русскому балету, но, пожалуй, самой странной казалась мысль о возможности принять ванну в «Альберт-Холле». Она была сделана не для артистов, истопники установили ее для себя, но, прослышав о том, что артистам приходится раскрашивать себя для «Гайаваты», они любезно предоставили свою ванну в наше распоряжение.
В качестве балерины выступала Филлис Биделс. Каким изумительным batterie она обладала! Ее entrechat-six были видны из любой части круглого зала, если она выступала на арене, настолько точно они были очерчены.
