Михаил Левидов - Стейниц. Ласкер
Но не за это ценили и глубоко уважали Андерсена подлинные шахматисты. Им импонировала необычайная его одаренность, граничащая с шахматной гениальностью — о ней красноречиво говорили две его партии, игранные в 50-х годах (одна с Кизерицким, другая с Дюфреном), сохранившие и до наших дней данное им название «бессмертной» и «вечнозеленой» партий. Андерсен был, конечно, сильнейшим, талантливейшим представителем так называемого «комбинационного стиля» шахматной игры (о нем еще будет итти речь), превалировавшего тогда среди шахматистов всего мира. Этот стиль игры Андерсен довел до максимальной остроты, до блестящего завершения, что, естественно, и обнажило органически присущие ему недостатки; но этого еще не видели в ту эпоху, не видел и тот, чья дальнейшая шахматная жизнь была посвящена неутомимой и по-истине героической борьбе — и теорией и практикой— с этим господствовавшим стилем, с этой, можно сказать, школой. Вильгельм Стейниц этого еще не видел.
В матче с Андерсеном он не выступил законченным представителем какого-либо нового направления, носителем новых идей — это нужно сразу отметить. В этом же почти андерсеновском стиле играл и он. И по общему мнению, хотя и сильнее всех других, но, по-видимому, слабее Андерсена. В сущности говоря, и успехи его до этого матча не были таковы, чтобы давать ему право претендовать на звание сильнейшего шахматиста в мире, — а звание это фактически и было ставкой в данном матче.
Не приходится и говорить, что во всех остальных отношениях, с точки зрения широкой публики, Стейниц значительно уступал своему партнеру. Он вряд ли знал, что не «нравится», по той простой причине, что ему в голову никогда не приходило нравиться шахматным «болельщикам» или как-нибудь им импонировать. Ни артистической внешности, ни соответствующих наклонностей совсем не имел этот довольно мрачный, весь ушедший в себя, резкий, невежливый, самонадеянный человек, отнюдь не обладавший житейским тактом. И, конечно, никак нельзя было назвать «рыцарем», «баярдом» этого выходца из еврейского квартала Праги с его весьма прозаической внешностью солидного и слегка сердитого бухгалтера...
История сохранила нам весьма характерный снимок: Андерсен и Стейниц за шахматной доской в одной из партий матча. Высокая фигура Андерсена склонилась над доской. Взгляд его упорен, пронзителен, в позе его, в положении рук у доски — естественная, органическая артистичность, наклон головы говорит о напряженной воле, поношенный сюртук облекает его почти как римская тога, он эффектен и импонирует на первый же взгляд.
Партнер его и в сидячем положении производит впечатление коротконогого, с тяжелым корпусом человека. Сидит он как-то скучно, невыразительно, пассивно, — и не сравнить с активностью позы Андерсена. Любители дешевых символов могли бы назвать этот снимок «дух» и «материя».
Победа Андерсена казалась обеспеченной. В Лондоне нашелся лишь один любитель, предложивший ставку в сто фунтов за победу Стейница — и тысячные пари предлагались за Андерсена. Самый матч игрался на ставку в сто фунтов; двадцать фунтов получал побежденный. Выигрыш восьми партий (не считая ничьих) решал победу.
Андерсен и Стейниц. Матч 1866 года
Но ничьих и в этом матче не было (характерная черта комбинационного стиля игры), и события разворачивались с действительно эффектной быстротой. Проигрыш первой партии Стейницем объяснялся просто и естественно: Стейниц ее играл вяло и пассивно. Но во второй уже, в дебюте, Андерсен сделал две грубых ошибки, подвергся яростной атаке и был разгромлен. В третьей, более спокойной партии Андерсен упустил некоторые представлявшиеся ему шансы на ничью, но исключительно точная игра его партнера уже дает намек на Стейница будущих лет. Четвертую и пятую партию не столько выигрывает Стейниц, сколько проигрывает Андерсен недопустимыми упущениями. Итак, после пяти партий — четыре выиграны Стейницем. И неожиданный сенсационный поворот: четыре партии подряд выигрывает Андерсен, две из них благодаря грубым ошибкам партнера, а восьмую и девятую — бешеным натиском, фейерверком острых комбинаций. Итог: пять выигрышей Андерсена, четыре — Стейница. Усталость в десятой, пассивность в одиннадцатой приносят еще два поражения Андерсену. И если в двенадцатой Стейниц был наказан проигрышем за то, что слишком нетерпеливо хотел форсировать победу, то в тринадцатой Андерсена вновь охватила пассивность и даже растерянность. Итак, семь у Стейница, шесть у Андерсена.
Наступает четырнадцатая, длиннейшая партия матча, которую, а вместе с ней и матч, Стейниц выиграл благодаря великолепной выдержке и терпению искушенного бойца. Добившись незаметного почти позиционного преимущества в дебюте, он ожидал первой, неизбежной ошибки противника в сложном, утомительном эндшпиле. Это была так называемая игра «на истощение». Ошибка последовала: матч был Стейницем выигран со счетом 8 : 6.
Но особого удовлетворения шахматному миру матч не принес. Ведь почти половина партий была проиграна благодаря грубым упущениям с обеих сторон. Победа Стейница не импонировала, создалось готовое и не лишенное оснований мнение, что победа была достигнута лишь потому, что Андерсен оказался не «в форме». И никто в те дни не мог даже подозревать значительности этого матча для истории шахмат, значительности, заключавшейся в том, что он свидетельствовал о кризисе господствующего направления — комбинационного стиля. Никто, за исключением, быть может, одного человека, того, кто выиграл этот матч. Но именно потому, проанализировав свой выигрыш, стал он подозревать, что выигрывать нужно не так, и что в основе всего этого направления в шахматной игре лежит какая-то тяжелая ошибка.
Тайна Морфи
Приблизительно в это время, годом раньше, или годом позже—точно это установить невозможно, но, очевидно, в этот период жизни Стейница, когда он победил сильнейшего, по общему признанию, в мире шахматиста и тем самым сам стал сильнейшим, — на сцене появляется новый персонаж. Не нужно понимать этого буквально — данный персонаж в этот период уже сошел со сцены, но на жизненном пути Стейница он появился, как активный фактор именно теперь. Речь идет о наиболее загадочной фигуре на протяжении всей многовековой истории шахматной игры и, по мнению многих, о гениальнейшей фигуре в истории шахмат: речь идет об испано-американце Пауле Морфи, адвокате из города Нью-Орлеана. Родившийся в 1837 году и умерший в 1884, он был современником Стейница и, однако, это единственный из современных Стейницу шахматистов, с которым Стейниц ни разу не встретился за шахматной доской. Объясняется это весьма просто: тем, что Пауль Морфи играл в официальных состязаниях в шахматы всего два года или даже несколько менее, т. е. как раз в те годы, когда Стейниц дебютировал в маленьком венском кафе. Но если Стейниц ни разу не сидел с живым Морфи за шахматной доской, то, конечно, сотни раз сидел он за шахматной доской, изучая партию Морфи. Ибо за эти два неполных года Морфи показал небывалые доселе достижения. В 1857 году он занял первое место на большом всеамериканском турнире в Нью-Йорке, победив в решительной встрече одного из сильнейших европейских шахматистов Паульсена (выигравшего впоследствии два матча у Андерсена). Приехав летом 1858 года в Европу, он разбил в нескольких матчах сильнейших английских шахматистов, и, наконец, в декабре 1858 года в Лондоне он выиграл матч у Левенталя и разгромил в Париже в матчах Гаррвица и самого Андерсена, выиграв у последнего семь партий при двух ничьих и двух проигранных. Вернувшись в Америку, Морфи ни разу за всю свою жизнь больше не выступал ни в матчах, ни в турнирах и вообще избегал играть в шахматы. Метеор пронесся, оставил неизгладимый след на шахматном горизонте, и исчез. Этот след тщательно изучали и изучают все выдающиеся шахматисты, а тщательнее всех изучал Вильгельм Стейниц, и особенно тщательно после своего матча с Андерсеном. Ибо для него не мог не встать тягостный вопрос: почему он еле-еле справился с Андресеном, в то время как Морфи разгромил того шутя. Естественный ответ: потому, что Морфи играет сильнее его, Стейница, удовлетворить его не мог, ибо тут надвигался другой, еще более важный вопрос: в чем же сила игры? Морфи играл сильнее, — что же, вообще говоря, значит играть сильнее? Стейниц хотел не столько выигрывать в шахматы, сколько понять, чем обусловливается выигрыш, — и в этом стремлении заключалась его творческая сущность, этим стремлением определялся его путь исследователя, искателя, мыслителя...
