Фредерик Массон - Наполеон и женщины
Жозефина, принаряженная камеристкой, гражданкой Луизой Колтуанъ, выходитъ изъ апартаментовъ, торопится въ столовую принять посетителя, котораго приводитъ сама судьба. Она не можетъ принять его въ другомъ месте, потому что въ нижнемъ этаже имеется сверхъ этой комнаты только маленькій салонъ въ виде полу-ротонды, изъ котораго она сделала туалетный кабинетъ, и спальная. Комната эта мила, но очень проста; въ ней – мебель, обитая синей нанкой, украшенная желтыми и красными оборочками, кушетка одноцветная съ двумя спинками, красивая мебель изъ краснаго дерева и гваделупскаго лавра, а изъ предметовъ искусства – маленькій бюстъ Сократа изъ белаго мрамора около арфы Рено. Въ туалетной комнате помимо фортепіано Бернара, нетъ ничего, кроме зеркалъ: зеркало на большомъ туалетномъ столе; зеркало на комоде изъ краснаго дерева, на ночномъ столике и на камине трюмо изъ двухъ небольшихъ зеркалъ.
Какъ! Такая обстановка у этой щеголихи? Да, только всего. И она естъ изъ глиняныхъ тарелокъ, за исключеніемъ торжественяыхъ дней, для которыхъ у нея имеется дюжина тарелокъ изъ синяго и белаго фарфора; столовое белье состоитъ изъ восьми скатертей (въ числе ихъ – четыре съ красными крапинками), настолько истертыхъ, что при описи все вместе – салфетки и скатерти – будетъ оценено въ четыре ливра. Но Бонапартъ ничего зтого незнаетъ; онъ не знаетъ, что у этой чудной, изящной женщины, которую онъ видитъ передъ собою, безконечная грація которой туманитъ ему голову, изысканный туалетъ которой такъ ласкаетъ его глазъ, имеется въ гардеробе только четыре дюжины рубашекъ, (некоторыя изъ нихъ уже поношенныя), две дюжины носовыхъ платковъ, шесть нижнихъ юбокъ, шесть ночныхъ кофточекъ, восемнадцать косыночекъ изъ линона, двенадцать паръ шелковыхъ чулокъ разныхъ цветовъ. Напротивъ, изъ верхняго платья у нея имеется: шесть шалей изъ муслина, два платья изъ тафты коричневаго и лиловаго цвета, три муслиновыхъ платья сь цветной вышивкой, три платья изъ гладкаго мус лина, летнее платье изъ легкой тафты, одно изъ линона съ белой вышивкой. Это убожество нижняго и сравнительное обиліе верхняго платья, сделаннаго, впрочемъ, изъ легкой и дешевой матеріи, здесь – вся Жозефина: у нея шестнадцать платьевъ и шесть нижнихъ юбокъ.
Но что нужды! Бонапартъ видитъ лишь платье или, вернее, лишь женщину: красивые каштановые волосы, не особенно, правда, густые, но ведь это – время напудренныхъ белокурыхъ лариковъ; кожа довольно темная, уже дряблая, но гладкая, белая, розовая, благодаря притираніямъ; зубы плохіе, но ихъ никогда не видно, потому что очень маленькій ротъ всегда растянутъ въ слабую, очень нежную улыбку, которая такъ соответствуетъ удивительной нежности глазъ съ длинными веками, съ очень длинными ресницами, тонкимъ чертамъ лица, звуку голоса, такого пріятнаго, что впоследствіи слуги часто останавливались въ корридорахъ, чтобы послушать его. При этомъ – маленькій носъ, задорный, тонкій, подвижной, съ вечнотрепещущими ноздрями, съ немного приподнятымъ кончикомъ, плутовской, вызывающій желаніе.
Но голову нельзя даже и сравнивать съ тонкимъ, гибкимъ, не тронутымъ жиромъ теломъ, оканчивающимся маленькими, узкими, стройяыми, полными и нежными ногами, которыя такъ и напрашиваются на поцелуй; черезъ ботинокъ угадываешь, видишь, чувствуешь ихъ; тело ничемъ не стеіснено – ни корсетомъ, ни лифчикомъ для лоддерживанія груди, впрочемъ, очень низко расположенной и плоской. Но манера держать себя затмеваетъ все; особую грацію, свойственную ей одной, она проявляетъ во всемъ, что делаетъ: «Она граціозна даже, когда ложится спать». И эта грація зависитъ отъ пропорціональности гибкихъ членовъ и стройной таліи, пропорціональности настолько полной, что забываешь о незначительномъ росте – такъ свободны и изящны ея движенія. Долговременное изученіе тела, кокетство, придающее утонченность каждому жесту, не упускающее изъ виду ни единой мелочи, постоянно настороже, обдуманное до мельчай шихъ подробностей; какая-то необъяснимая лень въ движеніяхъ, благодаря которой женщина-креолка является женщиной въ ея сущности; сладострастіе, которое словно легкій и вместе съ темъ опьяняющій ароматъ, разливается вокрутъ нея при каждомъ лениво-небрежномъ движеніи ея легкихъ и гибкихъ формъ, – все это соединилось въ ней какъ бы для того, чтобы сводить съ ума мужчинъ вообще, и въ особенности этого, свежаго и более неопытнаго, чемъ кто-либо другой. И поэтому-то она, какъ женщина, соблазняетъ его съ первой же встречи, какъ дама – ослепляетъ и внушаетъ уваженіе своимъ видомъ, полнымъ достоинства, своими, какъ онъ говоритъ, «спокойными и благородными манерами стараго французскаго общества».
Она чувствуетъ, что онъ увлеченъ, что онъ принадлежитъ ей; и когда онъ приходитъ опять и опять – и завтра, и после завтра, и потомъ каждый день, – когда онъ видитъ вокругъ г-жи де Богарне бывшихъ придворныхъ, крупныхъ сеньеровъ, по сравненію съ нимъ, «мелкимъ дворяниномъ» (его собственное выраженіе), когда онъ видитъ Сепора, Монтескью, Коліанкура, обращающихся съ ней дружески, какъ съ равной, несколько по-товарищески, онъ не схватываетъ глав-наго оттенка ихъ отношенія къ ней, не замечаетъ, что эти мужчины, которгіе всегда будутъ пользоваться въ его глазахъ престижемъ, приходятъ сюда по-холостецки, не приводятъ съ собою своихъ женъ. Онъ вышелъ изъ чисто якобинской среды, въ ней жилъ, опираясь на нее, – въ Воклюзе, Тулоне, Ницце, Париже, – выдвинулся впередъ, и онъ безконечно доволенъ темъ, что находится въ такой компаніи. Все эти апарансы, – а здесь все сводится къ нимъ, – роскошь, окружающая хозяйку, ея дворянское происхожденіе. ея посетители, место, занимаемое ею въ свете – все это онъ принимаетъ за нечто существенное, и въ этомъ ему помогаютъ его чувства.
Черезъ пятнадцать дней после перваго визита они уже въ связи; когда пишешь объ этомъ, кажется, что дело еще не должно бы было зайти далыне дружбы, но въ то смутное время, какъ сказалъ одинъ современникъ, оттенки, переходы почти не соблюдались. Все шло ускореннымъ шагомъ.
«Они страстно любили другъ друга». Онъ – это понятно. Но почемубы не думать, что и она была тогда искренна? Бонапартъ – свежій плодъ, дикарь, ктораго можно приручить, левъ – герой дня. – котораго можно водить на цепі. Для нея, женщины уже зрелой, этотъ пробуждающійся темпераментъ, пылкая страсть, жаркіе, какъ на экваторе, поцелуи, сыплющіеся на все ея тело, это бешенство постояннаго вожделенія – не есть ли все это дань, наиболее способная ее тронуть, лучше всего доказывающая, что она еще прекрасна и всегда будетъ пленять?
Но если онъ хорошъ, какъ любовникъ, то годится ли онъ въ мужья? И вотъ онъ предлагаетъ руку, умоляя принять ее. Въ конце-концовъ, что она теряетъ? Она – въ крайности и ставитъ рискованную ставку. Онъ молодъ, честолюбивъ, онъ – главнокомандующій Внутренней арміи; въ Директоріи помнятъ, что онъ разработалъ планъ последняго итальянскаго похода, и Карно намеренъ назначить его главнокомандующимъ въ будущую кампанію. Бытъ можетъ, это спасеніе. Да и чемъ она себя связываетъ? Бракомъ? Но ведь имеется и хорошее средство подъ рукой – развод, потомучто ни о священнике, ни о церковномъ обряде нетъ и речи. Что же это въ такомъ случае? Договоръ, длящійся до техъ поръ, пока сторонамъ угодно соблюдать его, но не связывающій ничемъ совесть женщины, не имеющій никакого значенія для света, среди котораго она прежде вращалась, если допустить вообще, что зтому свету есть до нея дело; но, вместе съ темъ, это – договоръ, который принесетъ очень много, если хорошо вести игру, потому что этотъ молодой человекъ можетъ очень высоко подняться; договоръ, который даетъ, по крайней мере, пенсію, если онъ будетъ убитъ.
