Израиль Рабкин - Время, люди, самолеты.
Аэродинамический расчет самолета был выполнен безупречно. Только в двух-трех местах удалось обнаружить ошибки. Впрочем, это были даже не ошибки, а результат неудержимого стремления автора проекта показать свое творение в лучшем виде. Для этого в качестве исходных данных расчетов были приняты самые выгодные величины, что позволяло получить более высокие показатели самолета.
Когда мне удавалось обнаружить такие места, то – дело прошлое – я был доволен. Еще бы! Получить возможность найти погрешность не в ученическом, а в настоящем проекте боевого самолета, возможность «подправить» такого опытного конструктора, как Томашевич!
Проделать такую работу было нелегко. Пришлось «перелопатить» справочники, официальные и неофициальные руководства, а также учебники, которыми я пользовался в академии. И что примечательно. Когда я брал в руки академический учебник и восстанавливал в памяти нужные мне разделы, то сразу вспоминал и того, кто читал этот курс, того, кому я был обязан полученными знаниями.
Когда, к примеру, возникла необходимость разобраться в результатах продувок модели самолета в аэродинамической трубе и в обоснованности выбора величин коэффициентов аэродинамического сопротивления, по которым рассчитывались летные характеристики самолета, передо мной тотчас же возник образ Бориса Николаевича Юрьева, замечательного ученого, одного из ближайших учеников Жуковского, профессора, доктора технических наук, впоследствии действительного члена Академии наук СССР.
Борис Николаевич был в то время энергичным, средних лет мужчиной, источавшим нескончаемый поток идей. В лекциях по экспериментальной аэродинамике он не только отлично излагал программный материал, но и обильно иллюстрировал его увлекательными рассказами о прошлом авиации, о том времени, когда в России только начинали строить аэродинамические трубы, когда под руководством Жуковского в них проводились первые опыты по выбору наивыгоднейших форм самолета и его составных частей. Очень интересно рассказывал он и о дальнейшем пути развития своей науки, о научных исследованиях, проводившихся в ЦАГИ и других местах, в частности на его кафедре, которая построила свою небольшую аэродинамическую трубу.
А как было не вспомнить Владимира Сергеевича Пышнова, когда подошла пора разобраться в вопросах устойчивости и управляемости проектируемого самолета, возможности выполнения на нем фигур высшего пилотажа. Никто лучше профессора Пышнова не мог так доходчиво и вместе с тем строго научно объяснить самые сложные вопросы теории полета. И не было лучше его учебника по аэродинамике самолета, ставшего настольной книгой многих поколений слушателей академии, студентов авиационных вузов и авиационных инженеров.
Мне посчастливилось неоднократно встречаться и даже сотрудничать с Владимиром Сергеевичем в последующие годы, быть свидетелем его исключительно плодотворной деятельности. Более авторитетного, более человечного преподавателя и ученого мне видеть не приходилось.
…Подготовка заключения хоть и медленно, но продвигалась. Все бы ничего, да висел над головой как дамоклов меч срок – шесть дней. Все участники работы уже сделали свои разделы. Они были написаны в вызывающих зависть четких и лаконичных формулировках. А я все еще засиживался допоздна, бесконечное число раз перепроверяя написанное, и вносил все новые и новые исправления. Надежд на то, что Воеводин забудет о сроке или сделает скидку на неопытность, не было никаких.
На шестой день, в конце утреннего разбора он спросил:
– В каком состоянии находится заключение?
Я ответил, что оно готово, но только в рукописи.
– Принесите ее.
Я принес. А спустя несколько часов был снова вызван. Перед начальником лежал мой труд, испещренный множеством пометок. «Неужели столько ошибок?» – пронеслось в голове. Однако Воеводин ничем не проявлял своего недовольства, и я успокоился.
Он переходил от одной пометки к другой. Задавал вопросы и внимательно выслушивал мои доводы в защиту того, что было изложено. В тех случаях, когда эти доводы были, по его мнению, убедительными, он стирал свои пометки, а когда нет – объяснял почему и предлагал свою формулировку, объясняя при этом, чем она лучше моей. Делал он это тактично, стараясь не обидеть меня.
Это была во всех отношениях полезная беседа. Я получил предметный урок, как следует отрабатывать содержание и стиль ответственного технического документа. Она помогла понять, как надо подходить к оценке проекта современного боевого самолета, как по материалам проекта увидеть его достоинства и недостатки. И вся работа по написанию заключения оказалась тоже исключительно полезной. Я познакомился с тем, каким должен быть современный истребитель по конструкции и возможностям, какими средствами удовлетворяются предъявляемые к нему требования.
Закончив вносить поправки, Александр Сергеевич сказал:
– Вот теперь наши замечания по проекту будут выглядеть более обоснованными, и главный конструктор не сможет их опротестовать, он будет вынужден с ними согласиться.
Потом он распорядился сдать рукопись в машинописное бюро и в течение завтрашнего дня полностью разделаться с ее оформлением.
Он так и сказал «разделаться», так как приготовил для меня новое, тоже очень срочное задание. Послезавтра утром мне предстояло отправиться в Москву, на центральный аэродром, и заняться сборкой пяти немецких истребителей «Мессершмитт-109Е», поступивших из Германии по железной дороге. Вместе со мной выезжал Иван Васильевич Жулев, который, как сказал о нем Воеводин, был одним из лучших старших техников-испытателей нашего отделения.
Александр Сергеевич остановил на мне долгий изучающий взгляд:
– Вам все ясно?
– Пока все.
– Ну вот и хорошо.
…Прибывший груз находился в одном из деревянных ангаров дореволюционной постройки. Они стояли на том самом месте, на котором потом поднялось сверкающее стеклом и бетоном обширное здание столичного аэровокзала.
Покончив с несложными формальностями приемки пяти опломбированных самолетных ящиков, мы приступили к делу. Вскрыли один из ящиков и через небольшую дверцу в торце вошли вовнутрь. На стеллажах, на полу и по стенкам были закреплены отдельные части самолета и несколько небольших ящиков с запасными частями, инструментом и документацией. Взяв в охапку техническое описание, инструкции, формуляры и паспорта, я вышел наружу и тут же начал их изучать.
И снова добрым словом вспомнил свою академию, замечательную, умную и, как считали все, ужасно строгую преподавательницу немецкого языка Е.Г. Реброву. Текст документов оказался мне по силам, я смог обходиться без словаря.
