Андрей Шляхов - Молодая Раневская. Это я, Фанечка…
– Глазам своим не верю! – сказала Фаина после ухода пристава. – Вы – волшебница!
– Все, кто служит искусству, – волшебники, – скромно ответила Гельцер.
Из Таганрога пришли не деньги, а телеграмма, в которой было написано, что Фаине открыт кредит у одного из московских компаньонов отца. По слову «скучаем» Фаина догадалась, что телеграмму составляла мать. Отец никогда ни по кому не скучал, он, кажется, совсем не умел этого делать. Фаина сходила по указанному в телеграмме адресу, получила пятьдесят рублей – свое «жалование» на следующий месяц и решила, что ей пора уже зарабатывать самостоятельно. Ее покоробило предложение ходить за деньгами к незнакомому человеку. Она чувствовала себя неловко и считала, что отец таким образом хотел дать понять, чтобы она поменьше ему докучала. Мотивы Гирша Фельдмана остались тайной, но вполне возможно, что он просто хотел упростить и ускорить процесс получения денег. Или, может, ему было приятно сознавать, что Фаине в Москве есть к кому обратиться за помощью.
Екатерина Васильевна не хотела отпускать Фаину от себя. Она сказала, что гостья может выбирать любую из комнат ее большой квартиры и жить сколько угодно. Фаине казалось, что она очутилась в раю. Ей нравилось все, начиная с самой Екатерины Васильевны и заканчивая красивым большим домом на Рождественском бульваре, в котором она жила. Это был другой мир, увлекательный мир столичной богемы, в который невозможно было попасть без проводника.
Театральную школу Фаина скоро бросила. По двум причинам. Во-первых, выяснилось, что она благодаря стараниям Абрама Наумовича и своим собственным знает все, что ей преподают. Способность к самообразованию была у Фаины невероятно высокой. Она выработалась в детстве, когда Фаину по ее просьбе забрали из гимназии и она стала учиться дома. В гимназии ей было плохо. Другие ученицы насмехались над робкой и нескладной девочкой, а строгие учителя внушали страх, временами переходящий в панический ужас. Упросить родителей было нелегко, поэтому Фаина старалась дома учиться изо всех сил, чтобы ее ненароком не вернули в гимназию. Выбрасывать сорок рублей на ветер не хотелось, тем более что сейчас деньги были нужны особенно. Живя у Гельцер на всем готовом, Фаина испытывала неловкость и старалась как могла отблагодарить свою добрую волшебницу – покупала билеты в театры, заказывала у Сиу на Кузнецком Мосту для Екатерины Васильевны ее любимые пирожные, дарила милые безделушки, которым Гельцер радовалась как ребенок. Билеты приходилось брать только в первый ряд, других Екатерина Васильевна не признавала. Пирожные стоили по шестьдесят копеек за штуку. «Безделушки» покупались у Параделова на Большой Никитской или у Гобермана на Арбате, где пуговица от старых штанов стоила червонец[12].
Во-вторых, театр, носивший имя Веры Комиссаржевской, оказался крошечным, камерным театриком, располагавшимся на втором этаже небольшого особняка. Здесь свои играли для своих и в труппе было всего десять человек. Фаине сразу же дали понять, что обучение в школе еще не делает ее своей и что своей она вряд ли здесь станет.
После первого же прочтенного Фаиной монолога Екатерина Васильевна сказала, что у нее определенно есть талант, и вознамерилась устроить Фаину в труппу Художественного театра. Пусть для начала придется играть на выходах, зато какая труппа, какие режиссеры! Смущенная Фаина рассказала о своей встрече с Сулержицким. Екатерина Васильевна заверила ее, что Сулержицкий, к которому за день могут обратиться несколько желающих получить место в труппе, давно забыл о ней и ее обмороке. Тем более что Гельцер намеревалась говорить о Фаине не с Сулержицким, а с Немировичем-Данченко. Про обмороки она посоветовала не забывать, потому что они при умелом использовании служат женщине прекрасным оружием. Фаина, отрепетировавшая до автоматизма все театральные приемы, показала Екатерине Васильевне, как она умеет изображать обморок. Щедрая на похвалу Гельцер назвала Фаину «второй Комиссаржевской» и велела за неделю придумать себе звучный псевдоним. С выбором псевдонима Фаина мучилась уже не первый год, да никак ничего путного не могла придумать. Получалось или пошло, вроде Горностаевой, или выспренно, вроде Грандлевской или Астральцевой. Разумеется, за одну неделю, да еще и наполненную радостными ожиданиями, псевдонима она не придумала. Да и не нужен был ей псевдоним, потому что Немирович-Данченко отказал ей заочно, даже без знакомства. Труппа полностью укомплектована и, вообще, Художественный театр предпочитает актеров с опытом. «С опытом! – фыркала Гельцер. – Опыт для них важнее таланта!»
Сидеть без дела было скучно, кроме того хотелось начать зарабатывать. Самостоятельные поиски довели Фаину до цирка Саламонского, где ей пришлось выступать в массовке и изображать подсадную даму из публики. Платили немного, но это было хоть какое-то занятие, пусть и не имеющее отношения к искусству, и хоть какие-то деньги. Около двух недель Фаине удавалось скрывать свою работу в цирке от Екатерины Васильевны. Когда же та узнала правду, то ужаснулась и велела Фаине немедленно уйти от Саламонского, назвав то, чем она занималась, «попранием высоких идеалов». Взамен Гельцер пообещала Фаине в ближайшем будущем найти ей приличное место и сдержала свое обещание.
Место находилось довольно далеко от Москвы в модном дачном поселке Малаховка, славящемся своим якобы целебным воздухом. Удаленность не означала захолустности. Малаховка была, как сейчас принято выражаться, элитным поселком. В здешнем летнем театре, до которого от станции можно было доехать на конке (невиданное для дачного поселка дело!), выступали лучшие актеры обеих столиц. Здесь пели Шаляпин, Нежданова и Собинов, играли Яблочкина, Садовская, Петипа, Радин, Певцов, Коонен… Танцевала здесь и Гельцер. Напичканная знаменитостями Малаховка с ее двумя электрическими станциями, собственным театром, множеством магазинов и кафе, была Москвой в миниатюре, и здешний театр с полным на то основанием считался театром столичным. Фаина была счастлива. Она дебютировала в новой пьесе модного драматурга Леонида Андреева «Тот, кто получает пощечины». По иронии судьбы она играла артистку цирка. «В жизни не бывает случайных совпадений, – пошутила по этому поводу присутствовавшая на дебюте Гельцер. – Устроившись к Саламонскому, Фанни связала свою судьбу с цирком». Пророчество не сбылось.
В Малаховке Фаина познакомилась с несколькими корифеями дореволюционной сцены, такими, например, как Ольга Осиповна Садовская и Илларион Николаевич Певцов. Но если знакомство с Садовской было случайным, мимолетным, то Певцов выступил в роли наставника и учителя Фаины, тогда еще игравшей под фамилией Фельдман. Впоследствии Раневская писала, что считает его своим первым учителем, хотя на самом деле он был вторым после Абрама Наумовича Ягеллова.
Илларион Николаевич был добрым и общительным человеком. Он любил делиться своим опытом с молодыми актерами, причем он не поучал их и не старался воссиять на их фоне еще ярче, а делился по-настоящему, облекая свои наставления в форму увлекательных рассказов. К Фаине же Певцов был расположен особенно, поскольку увидел в ней родственную душу. У них была общая беда. В детстве Певцов сильно заикался, но смог преодолеть этот недостаток путем упорных многолетних занятий. Однако в минуты сильного волнения или будучи хорошо навеселе, он начинал заикаться и очень этого стеснялся. Главным правилом Певцова, его девизом была искренность. Он не играл своих героев, а превращался в них на время спектакля.
В Малаховке на Фаину снизошло озарение. Она мучительно долго искала себе псевдоним, который, образно говоря, лежал у нее под ногами. Озарение пришло ночью, когда Фаина перечитывала Чехова и мечтала о том, как бы замечательно было бы сыграть Раневскую в «Вишневом саде». «Вишневый сад» был у нее самой любимой чеховской пьесой. Один из малаховских корифеев сцены, Николай Радин, внебрачный сын Мариуса Петипа, сравнил Фаину с Раневской, сказав, что она такая же непрактичная. Сравнение было не очень-то лестным, но Фаине оно понравилось. Приятно, когда тебя сравнивают с чеховской героиней, да и отсутствие практичности в актерской среде никогда не считалось недостатком. Скорее – свойством возвышенной натуры.
Малаховский сезон можно было назвать не хорошим, а просто замечательным началом творческой карьеры. Сама того не ожидая, Фаина попала в блистательную труппу, освоилась в театральной среде и многому научилась. Можно сказать, что именно в Малаховке Фаина Фельдман превратилась в актрису Фаину Раневскую, пусть начинающую, но уже актрису. Три месяца – недолгий срок, но многое в становлении молодых актеров зависит не столько от времени, сколько от окружения и их собственных способностей.
В Малаховке Фаина обрела уверенность в себе. Она не сомневалась, что по окончании сезона легко найдет себе место в Москве. В Летнем театре Фаина встретилась с Алисой Коонен, с которой она познакомилась пять лет назад во время отдыха в Евпатории. Коонен обещала поговорить насчет Фаины со своим мужем Александром Таировым. Годом раньше Таиров, Коонен и еще несколько актеров организовали на Тверском бульваре Камерный театр, обративший на себя внимание первой же премьерой. Обычно для первого спектакля выбирали или что-то проверенное временем из классического репертуара, или нечто современное, злободневное, «свежее», как говорили актеры. Большой оригинал Таиров поставил «Саконталу», драму древнеиндийского поэта Калидасы в переводе Константина Бальмонта.
