Борис Садовской - Морозные узоры: Стихотворения и письма
Время вообще провожу довольно скучно. Зубрю, читаю, рисую. В гимназии сижу до 3-х – 4-х часов. Что у нас интересно проходят, так это историю… Что Вы еще написали? Буду ждать Вашего письма. Как я Вам завидую. Что Вы изучаете философию…
* * *
Не одну О.Ч. юный поэт одаривал своими стихами. Верочка Ведерникова была первой, кому он посвящал свои веселые творения, воспевая заодно всех прелестниц из ее класса.
Быть может, через 103 дня
Я превращуся в студиоза
И с быстротою паровоза
Умчусь. Не будет здесь меня.
Уже известно нам давно,
Что барышни нас забывают
И кавалеров всех считают,
Сказать по правде, ни за что.
А уж особенно на это
Есть мастерицы-институтки:
Им всё лишь только смех да шутки.
Хоть это, впрочем, не про вас.
У вас такой прелестный класс.
Все так милы и так прелестны.
Но между ними есть одна:
Всех больше нравится она.
Она, наверно, Вам известна:
Всегда изящна, весела
И в полном смысле интересна…
Ольга Геннадиевна не раз в своих письмах уязвляла поэта вопросами: «В кого Вы теперь влюблены или всё еще остаетесь верным Версколе?» (домашнее имя В. Ведерниковой).
Приехав на Святки домой, студент попал в атмосферу веселых праздников: нижегородцы их умели устраивать для самих себя Всё окружение Ольги Геннадиевны было занято постановкой любительского спектакля в доме ее дяди М. И. Шилова. Сохранилась фотография, где запечатлены все участники в костюмах. Борис Садовской – в расшитом камзоле, в напудренном парике. В этот же день он подарил О. Г. очередное посвященное ей произведение – новеллу «Лаура» с надписью: «На память Ольге Геннадиевне. В воспоминание незабвенных репетиций "Мести Амура" [31] и проч. 28 декабря 1902. Нижний».
Да, эти дни для поэта стали, действительно, «незабвенными»: в его жизнь вошла «подруга юной хозяйки», которую он иначе как «Ангел» [32] не называл. Ей он послал свои стихи. «Но они слишком для меня лестны», – отвечала не ожидавшая такого внимания к себе гимназистка и спешила сообщить об Оле Чубаровой: она будет читать на вечере, посвященном памяти Некрасова: «Интересно будет послушать». «Подруге муз» пришлось стать поверенной в любовных делах поэта и порой выслушивать упреки:
Я жаждал Вам в часы страданья
Тревоги сердца поверять.
Но Вы на грустные признанья
Мне не хотите отвечать.
Первой догадалась о переменах в душе брата его сестренка «Лизейка». «Те барышни, с которыми ты познакомился, нравятся тебе? – писала она в Москву. – Которая, по-твоему, лучше? Уж не лучше ли Верочки Ведерниковой?»
Что он мог ответить? Когда под напором его просьб прислать фотографию «Ангела» подруги сфотографировались и прислали двойной портрет, он прямо на фотографии написал признание: «А я обеих вас любил!» И это была правда.
Чубаром – Садовскому
13 марта 1903 г., Нижний
<…> Я помню свое обещание и расскажу Вам об «Ангеле».
Она давала пробный урок по русскому языку и дала довольно хорошо… была у Званцевых на репетиции. На спектакле Вы ее увидите в 3-х ролях. Вы, верно, соскучились, бедный, без нее. Вы пишете, что у Вас весеннее настроение. Приезжайте скорее сюда, увидите «Ангела» – и оно будет еще больше «весеннее».
Читаю я теперь много, как всегда, несколько книг сразу: читаю Тэна «Лекции об искусстве». Чудесная вещь! Если не читали, советую прочесть. Очень хорошая <книга> Милюкова «Из истории русской интеллигенции», Гиро «Частная общественная жизнь древности» [33]. И затем перечитываю Тургенева.
Садовской – Чубаровой
16 марта 1903 г.
Москва
Вы не можете представить себе, Ольга Геннадиевна, как я обрадован Вашим письмом. Но одно мне не нравится в нем: это упоминание о каком-то «Ангеле». Мне интересны не какие-то «Ангелы» (которых, кстати, не существует на свете), а Вы, Вы сами, своей собственной особой. Перебирая всех нижегородских знакомых мужеска и женска пола, я ни на ком, кроме как на Вас, не могу остановиться. Все так банальны, однообразны, скучны. Никому не могу поверить своих тайных помыслов и «вдохновений» (простите выспренность последней фразы), кроме как Вам. Ваша чуткая женская (в лучшем смысле слова) натура всему находит верную оценку, а посему я препровождаю при сем на Ваше усмотрение два моих стихотворения.
<Приложены ст-ния «Смерть» и «Моя любовь»>
Садовской – Чубаровой
15 апреля 1903 г., Москва
Всё больше и больше убеждаюсь, что из меня никогда ничего порядочного не выйдет. О, как Вы правы, говоря, что среда имеет влияние на человека! Правда, спешу оговориться: на некоторую сторону человека. Для меня среда всегда имела и имеет роковое значение только в одном смысле, но надеюсь долго и задушевно поговорить с Вами об этом при свидании.
Однако я замечаю на Ваших губах ироническую улыбку. Вы правы: «меланхолия» и в большом количестве вещь нетерпимая. Что поделаешь, – настроение одолевает. Тоска, тоска…
<Приложены ст-ния «Жизнь ползет так вяло и бесцветно…» и «Во тьме глубокой я брожу…»>
Чубарова – Садовскому
21 апреля 1903 г.
Нижний Новгород
Спасибо большое Вам, Борис Александрович, за Ваше большое письмо в минорном духе. Как в таком настроении Вы будете держать экзамены?
<.. .> Вы приводите мои слова, что среда заедает человека. Не всякого, Борис Александрович. Среда может заесть человека бесхарактерного, слабого, может иметь влияние на человека, которого не тянет вырваться из тины мелочей, пустой и бессодержательной жизни. Она не может иметь влияния на человека свободного, желающего разумной жизни. Она может его слегка придавливать, но ведь это-то давление и придает человеку силу бороться против нее. А говорить Вам, что среда может иметь влияние на Вас, даже хотя бы в одном смысле, грех. Грех, потому что Вы одарены талантом. Серьезно говорю Вам, бросьте хандру <…> А теперь нужно заниматься, зубрить. Кстати, когда у Вас 1-ый экзамен?
Садовской – Чубаровой
25 апреля 1903 г., Москва
Вы правы, нет ничего хуже и глупее хандры!.. Я хандрил под влиянием тоски по Нижнему… Ваше письмо я получил накануне экзамена по философии, который благополучно сдал вчера. Князь Трубецкой оказался очень милым человеком, хотя и пытал меня довольно долго. Тщетно я увертывался от его преследований, переводя речь незаметно из области отвлеченных понятий в мир разных «конкретностей» – не тут-то было: князь моих «проселочных дорог не признавал и как какой-нибудь старинный фельдъегерь, которому попался упрямый ямщик, без всяких церемоний тащил меня за шиворот на «трахт». Как бы то ни было, философия сошла благополучно. Следующий экзамен у меня – Цицерон.
