Мэри Мейн - Эвита. Женщина с хлыстом
Забастовщикам пришлось вернуться к работе; к середине года двадцать семь арестованных все еще оставались в тюрьме, без суда и следствия. Забастовки, обращенные первоначально против руководителей перонистских профсоюзов, которые, как говорили рабочие, разъезжали по стране в специальных поездах, словно они были олигархами, привели к тому, что в рабочих стал зреть гнев против Эвы лично, и умиротворению этого гнева никак не мог способствовать тот факт, что их силой вернули к работе.
Однако же в начале 1951 года даже самые отъявленные забастовщики, уволенные или прошедшие через аресты, даже те, кто был всерьез недоволен не только своим профсоюзным начальством, но и правительством, тревожили Перона значительно меньше, чем его собственное окружение, и в первую очередь Эва. Дефицит, к которому привела политика Перона, не так сильно затрагивал трудящихся, которые никогда не имели большой уверенности в завтрашнем дне или особого благополучия в дне сегодняшнем; у простого рабочего не было ни телефона, ни автомобиля, ни нормально отапливаемого дома, а его жена никогда не пользовалась газовой горелкой или электрическим холодильником. Для готовки и отопления повсеместно использовался керосин, и больше всего людей не устраивала именно его нехватка, а также трудности, с которыми они сталкивались, пытаясь попасть на работу и вернуться домой поездом или автобусом. Еда их была настолько простой, что на их меню не сказывалось отсутствие никаких продуктов, кроме хлеба и мяса; рост стоимости жизни, который к 1951 году стал неуклонно обгонять рост зарплаты, во многих случаях возмещался тем фактом, что в недалеком прошлом в семье зарабатывал только мужчина, а женщины, если и брали стирку, получали не больше полутора доллара в день, а теперь все взрослые в семье могли работать, и женщины также вносили свой вклад в бюджет. Они никогда не жили в удобных домах и почти не чувствовали нехватку жилья в городе; даже те, кто прибыл с севера и населял трущобы пригородов, дома обитали отнюдь не в лучших условиях. Эти трудности куда больше отражались на «белых воротничках», которые привыкли к современным удобствам, а теперь вынуждены были носиться вокруг своих друзей-перонистов, выясняя, не хотят ли они, чтобы в маленький домик в пригороде опять дали газ или чтобы включили телефон.
Но Пероны сами усердно «подкапывали» свой режим, поскольку их политика потворства индустриальным рабочим в ущерб рабочим сельскохозяйственным начала приносить свои плоды в виде дефицита двух главных продуктов питания, и это касалось уже каждого человека в стране. Речь идет о хлебе и мясе.
Глава 16
Перон для аргентинцев – бог…
Э.П.Слово «перонизм», отчеканенное по настоянию Эвы вскоре после того, как Перон был избран президентом, а Партия труда распущена, правду сказать, не имеет никакого смысла – даже в качестве политического ярлыка, и тем не менее оно вошло в употребление для обозначения всех и вся, хранящих личную верность Перонам. При всем их напыщенном поборничестве прав их «возлюбленных людей без пиджаков», Перонов не устраивало, что их партия непосредственно идентифицируется с рабочим классом или с любым другим классом. Перон лично определил слово «перонизм» как обозначающее то, что он называл «третьей позицией в политике», средней между капитализмом и коммунизмом, определение, которое, похоже, предоставляло своему автору всю возможную в этом мире свободу интерпретировать его так, как это было удобно ему в данный момент; и оно конечно же не подразумевало умеренности или стабильности любой центристской позиции. Но для Эвы «перонизм» был религией, и она раз за разом провозглашала себя ее фанатической приверженицей. Нет сомнения в том, что, если бы она осмелилась, она отменила в Аргентине католическую Церковь, как она уничтожила или выхолостила многое другое; но Церковь имела на людей не меньшее влияние, как и сама Эва, и Эве приходилось выказывать ей по крайней мере внешнее почтение. Но уважение, которое она выказывала, ограничивалось минимально допустимым. Правда и то, что она назначила своего личного духовника – эта его должность была, без сомнения, синекурой – главой церковного отделения Фонда Эвы Перон; но отец Бенитес показал себя почти что еретиком в том благоговении, с которым он относился лично к Эве. В своих домах и больницах она строила и церкви, но они никогда не были такими большими и так роскошно убранными, как комнаты, которые предназначались для ее личного пользования. Они с Пероном по праздникам ходили к мессе, но иногда они принимали в богослужении более активное участие, нежели подобает обычным членам общины или даже августейшим особам. Но так продолжалось только до тех пор, пока набожность была Эве на руку, и говорили, что ее недостаточная почтительность по отношению к священству стала причиной охлаждения между кардиналом Копелло и правительством в течение последних года или двух.
В октябре 1950 года, когда кардинал Руфини, папский легат, прибыл в Аргентину, чтобы присутствовать на религиозном конгрессе в Росарио, Эва и Перон не приехали в аэропорт встречать его – они проводили выходные в Сан-Винсенте. Ходили слухи, что Перон послал в Рим за кардиналом специальный самолет, чтобы тот мог прибыть в Буэнос-Айрес до 17 октября и появиться вместе с Эвой и Пероном на балконе в Каса Росада во время празднования перонистской годовщины, но кардинал отказался присутствовать на празднестве и прилетел позже. Легат остановился в доме родственника Перейры Ираоласа, чью собственность Эва позже экспроприировала для своего дома престарелых. Было ли непочтеие, проявленное к папскому посланнику, своего рода местью, автору неизвестно; но кардинал Копелло выразил Перонам свое порицание, и они срочно отправились в Росарио, чтобы там воздать легату запоздалые почести.
Этот случай кажется особенно показательным на фоне другого происшествия, случившегося несколько раньше. Накануне религиозного конгресса в Росарио школа научного спиритизма Базилио провела свой конгресс в луна-парке, на закрытом стадионе, там, где впервые встретились Эва и Перон. На плакатах, объявляющих об открытии конгресса, была надпись: «Христос – это не Бог». Это возбудило яростные протесты священства и католических общин – среди недовольных был и друг Эвы – Иваниссевич, – которые окончились беспорядками у ограды луна-парка, и полиция разогнала народ с помощью слезоточивого газа. И по сей день никакой женский кружок в Буэнос-Айресе не может собраться, чтобы обсудить творчество Джейн Остин, без того чтобы предварительно не уведомить полицию и не сообщить ей всех деталей, а зачастую еще и не допустить на собрание офицера полиции, и потому весьма сомнительно, чтобы власти дали разрешение на проведение конгресса, не зная о том, какой текст предполагается разместить на плакатах; мало того, Перон, который изображал из себя патрона всех наук, составил послание, которое должен был зачитать участникам конгресса полковник Бальофет; и, разумеется, стадион украшали огромные портреты Перонов. Невозможно себе представить, чтобы Пероны не осознавали, что их горячая поддержка подобного еретического собрания выглядит прямым оскорблением Церкви. Кардинал Копелло выразил свое отношение достаточно ясно, приказав отслужить во всех костелах покаянные мессы, чтобы искупить подобное богохульство. И сразу после этого Пероны выказали пренебрежение папскому легату. Извинения за подобную невежливость, которые были даны в письме, написанном в Верховную Курию отцом Бенитесом, проливают свет на любопытные взаимоотношения Эвы с Церковью. В нем он благодарит членов Курии за пожертвования, сделанные Фонду Эвы Перон, и, превознося Эву, упоминает ее серьезное увлечение спиритуализмом и то, что она поддерживает постоянный контакт с умершими, в том числе с Сан-Мартином, которые наставляют ее в политической деятельности. Церковь не одобряет подобной практики, продолжал Бенитес, но настанет день, когда Ватикан осознает истинную ценность ее исследований. Досадная неловкость, добавлял он, имела место из-за того, что Эва сочла себя слишком большой грешницей, чтобы обращаться с приветствиями к столь высокому духовному лицу.
