Ирина Бразуль - Демьян Бедный
Так-то оно так. Демьян и сам признается, какова его дипломатическая школа, в стихотворении «Марка»:
Сидит, бывало, мой дед на завалинке, —
Одна нога в лапте, другая — в валенке,
В зубах давно потухший окурок, —
Бубнит дед про турок…
…
Тут как запустит дед ноту трехэтажную…
Вот какую школу прошел я важную,
К дипломатии склонность восприял наследственно
От моего деда непосредственно.
Эта школа чувствуется в озорно-«почтительном» тоне, которым поэт обращается к английскому премьеру: «Одначе, сколь вы не испытываете мое терпение, тем не менее я вас с супругой и приплодом поздравляю с Новым годом».
А кроме шуток, Демьян следит весьма внимательно за тем, что творится вне пределов родной страны, ибо: «В жаркой битве, в стычке мелкой, средь строительных лесов, жадно мы следим за стрелкой исторических весов». «Стрелка» дрогнула давно, еще в сентябре девятнадцатого года. Демьян тут же откликнулся: «Клемансо забил тревогу, от Ллойд-Джорджа письмецо: «А у Ленина, ей-богу, очень милое лицо!..» Это были еще первые приметы намечающихся перемен.
Но когда окончательно провалились все попытки интервенции, вопрос перед иностранными державами встал ребром: как быть, прекратив военные действия против Советской России? На каких основах строить отношения? Игнорировать? А быть может, торговать? Допустить ли большевиков к участию в международных конференциях? Принять ли их представителей в Лигу наций?
Первой пойти навстречу Советам отважилась Англия, и Демьян почтил за это своим постоянным вниманием ее премьера, Ллойд-Джорджа, которого Ленин считал наиболее ловким из деятелей того времени. Премьер даже вошел в конфликт со своими: министр иностранных дел лорд Керзон отказался принять приехавшего в Лондон советского представителя Красина; Ллойд-Джордж был вынужден пригласить его к себе. На этом приеме Керзон демонстративно не подал руки большевику, и премьер раздраженно крикнул: «Керзон, будьте джентльменом!..»
В «высших кругах» общества всего мира тогда охотно подхватили версию белой эмиграции о вандализме большевиков: это едва ли не людоеды! Но Ллойд-Джордж призвал Керзона к исполнению долга вежливости не потому, что был лучше воспитан или лучше относился к большевикам. Его поведение объяснялось таким пониманием вещей: «Если, прежде чем пожать руки правительств на севере, юге, востоке или западе, мы будем внимательно рассматривать, насколько чисты их руки, то, я думаю, едва ли много сделок было бы заключено на земле». Демьян Бедный, разумеется, прокомментировал это высказывание, не упустил и других признаний английского премьера, понявшего, что «война против большевиков… вызвала бы среди организованных рабочих волнение, которое трудно даже вообразить». Но Ллойд-Джордж не терял надежды задушить Россию новыми — экономическими мерами, не говоря о том, что торговля с Россией была необходима для восстановления собственного хозяйства. А Демьян мотает все на ус и растолковывает читателю. Европа вырабатывает устав Лиги наций? «Карты ясны! Мировой Торговый Дом. Пять работников согласны честно жить… чужим трудом!»
Подписан, наконец, англо-советский торговый договор. Италия последовала примеру Лондона, а Франция все воздерживается? «Сеньер и сэр, а где ж «моншер»?» — только и спросит Демьян Бедный.
В ноябре 1921 года в связи с вашингтонской конференцией по разоружению Демьян нарисовал портреты всех «адовых друзей» — Ллойд-Джорджа, Хьюза и Бриана. «В аду пошел тревожный гул… Что там творится в Вашингтоне? Кто Хьюз? Святой или дурак?..» Впрямь «на земле для новых драк вооружаться перестанут? Иль блеск «гуманнейших» идей там служит только для парада?..» А в декабре завязал переписку всерьез: «Мистеру Ллойд-Джорджу. Совершенно приватно», а затем и «Доверительно»:
Так вы, мистер, настроены вполне примирительно?
Справлялись вы у мусью Бриана,
Какого он мнения насчет мусью Демьяна?
Решил признать нас окончательно?
Прямо замечательно!
Может, еще кто-нибудь
Хочет стать на этот путь?
…И в самом деле, доверительно поэт предупреждает: «Когда пойдут наши совместные заседания об условиях «признания», — имейте, мол, в виду, что… «в Советской Руси перевелись караси, водившиеся на святой Руси ране, которые, дескать, любили, чтоб их жарили в сметане».
В 1922 году число «срочных», «приватных» и прочих посланий за границу заметно умножилось. Со страниц газет всего мира не сходит слово «Генуя». В апреле этот итальянский город впервые примет на международной конференции делегацию большевиков. И Демьяна очень забавляет точка зрения иностранных дипломатов, их страх перед неведомыми «русскими медведями», как они полагают, — безграмотными и грязными посланцами Советов.
Демьян все помнит, ему приятно посмеяться над тем, какие «открытия» ждут того, кто впервые увидит «страшных» большевиков; он знает, как будут поражены за границей, услышав советского наркоминдела Чичерина, который, выступая по-русски, легко тут же переведет свою речь на французский. Что касается Красина… то ведь это «подлинный джентльмен, чуть ли не со свидетельством из Оксфорда, и у него лицо, а не морда». И Демьян еще добавит: «Мистер, бойтесь этого как огня: чтоб вместо Красина не назначили… меня».
А если говорить серьезно, то провозглашенная Чичериным программа Советского правительства предельно и давно ясна, и Демьяном давно сказано:
Дескать, мы — успех заметный! —
Держим курс междупланетный
И сильны союзом тесным
С пролетарием небесным, —
Но пока там суд да дело,
Пусть нам сферы верят смело:
В силу разных ситуаций,
Мы не тронем сферных наций
И по собственной охоте
Всем пошлем по мирной ноте.
Что же касается требования уплаты царских долгов, то как тут снова не посмеяться? Поэт ценит вежливость; он так и знал, что Чичерину скажут, что у него «не глаза — прямо василечки!.. Ах, подпишите эти векселечки!», и объяснит своему читателю в газете «Беднота», чего же в конце концов добиваются в дипломатических сферах:
…Уж баре не кричат: «В России коммунизм
Весь, мол, хозяйственный разрушил механизм!»
У них самих теперь хоть нет Советской власти,
А в механизме все расхлябалися части.
И, нынче нас к себе чуть не силком таща,
Они нам в Генуе поют (пока!) умильно:
«Как, дескать, вы и мы поизносились сильно,
Давай чиниться сообща!»
Мы что же? Мы не прочь. Мы, скажем, не перечим,
Европа, истинно: испорчен весь фасад.
Но… царские долги платить нам все же нечем.
Начнете требовать, так мы — айда назад!
Опять же, ваши все припомнивши попытки —
Четыре года лезть на красный наш рожон,
Еще мы спросим вас: КОМУ и КТО ДОЛЖОН?
Мы вашим ласковым речам не очень верим.
Но — поторгуемся: не купим, так примерим, —
Не сбудем вам своих товарных образцов,
Так хоть пощупаем как следует купцов,
Чтоб, в случае вторичной встречи,
Знать, с кем вести какие речи!
Возобновленная в Нижнем Новгороде ярмарка доставит эту возможность потолкаться среди тех, кто умеет торговать, даст образец, как вести беседу с лордом по-купцовски. Впрочем, поэт по-прежнему «сочувствует» английскому премьеру. Тот занемог. «Догенуэзился!» — пишет Демьян, рассказывая читателю, что больному в бреду видится… «Будто его… переехала русская нефтяная цистерна, вся обклеенная плакатами Коминтерна!»
